Реликвия

РЕЛИКВИЯ

Под легким покровом вымысла — могучее нагое тело истины.

Переехав на лето в свою усадьбу Мостейро (бывшее родовое поместье графов де Линдозо), я решился составить на досуге мемуары, предлагаемые вниманию читателя; смею думать — и мнение мое разделяет шурин Криспин, — что в наш век, подточенный шатаниями Разума и потрясенный бушующей стихией Чистогана, «Записки» эти могли бы послужить наглядным и недвусмысленным уроком.

В году 1875, в самый канун дня святого Антония, меня постигло глубокое сердечное разочарование; тогда же тетушка моя, дона Патросинио дас Невес, в чьем доме на Кампо-де Сант'Ана я жил, отправила меня на богомолье в Иерусалим; и там среди священных стен совершилось чудо: вновь дышал зноем месяц нисан, прокуратором Иудеи был Понтий Пилат, римским правителем Сирии — Элий Ламма, а первосвященником иудейским — Каиафа, и я стал очевидцем страшных событий. А потом вернулся на родину, и многое переменилось в моих денежных делах и духовном мире.

Подобные впечатления нечасто выпадают на долю простого юнца бакалавра; они высятся над буднями, как ветвистый дуб, полный солнца и шелеста, над выкошенным лугом; и потому я почитаю долгом рассказать вам в немногих и правдивых словах о том, что мне довелось увидеть. Я пишу, а над кровлей моей вьются ласточки, и куртины алой гвоздики наполняют сад благоуханием.

Странствие по землям Египта и Палестины навсегда останется вершиной моей жизни; я рад был бы воздвигнуть в память о нем и в назидание потомству достойный литературный монумент. Но за перо я взялся с целью сугубо назидательной и отнюдь не желал бы превратить страницы, посвященные личным воспоминаниям, в «Иллюстрированный путеводитель по странам Востока». Поэтому, вопреки искушениям тщеславия, исключаю из своей рукописи красочные описания развалин и обычаев.