Рельсы

— Ну, раз слухи, — сказала она, — то с моей стороны было бы глупо полагать, что найдется хотя бы один рельсоход, который их вскоре не услышит. — И она показала на стул своим деревянно-железно-костяным пальцем. — А я не такая вредная, — добавила она, — чтобы заставлять его, или ее, изнывать от любопытства дольше, чем нужно. — Сердце Шэма сильно забилось, он поклонился, прошептал «спасибо» и сел. — Итак. Я благодарю вас за намерение передать мне то, что вы собираетесь мне передать, мистер Стоун.

— Ага, — сказал Стоун. Откашлялся. — За нами следят, — сказал он.

— Следят, — повторила Напхи.

— Верно. Точнее, за вами. Или, может, уже не следят, но следили. Знаете, капитан, я долго пролежал в койке там, в этом Боллоне. Потом, наконец, поднялся. — Он поерзал. — Ну, и стал помогать, то тут, то там. Познакомился с медсестрами. Еще кое с кем. Все привыкли, что я там ковыляю потихоньку. А я начал помаленьку разбираться в тамошних ходах-выходах, и…

— Прошу вас, — перебила его Напхи, — ускорить движение вашего состава к цели.

— Так вот, один продавец фруктов, с которым я там познакомился, спросил меня как-то, кто, мол, мои друзья. — Стоун едва не заикался, тараторя. — Говорит, есть, мол, люди, которые интересуются, что со мной стряслось. С нами. Вынюхивают. Говорят, от кого-то что-то слышали, — одна женщина слышала, будто мы нашли… — Тут он покачал головой и пожал плечами.

Шэм судорожно сглотнул и тоже пожал плечами. «Я ничего не знаю!» — чуть не выкрикнул он вслух.

— Спрашивали про наш маршрут. Про ту развалину. Про команду. Про вас спрашивали, капитан. Сначала я подумал, что это все так, ерунда.

— Но… — продолжила Напхи.

— Но. В общем, сел я на тот поезд, на почтовый, значит, а через пару дней смотрю — за нами другой состав, маленький. Далеко, в нескольких милях. Хороший локомотив, один вагон, на чем он ехал, я не знаю, но дыма от него почти не было. В общем, качество по высшему разряду. Уж я-то хорошую машину отличу с первого взгляда, а тот несся как бешеный. И все равно все время оставался позади. Слишком долго не мог нагнать. Но даже тогда я еще ничего такого не подумал. Да и поезд все-таки скрылся. Только потом я его снова увидел. И не одного. Мы были на голой равнине. Ни холмов, ни деревьев, вообще ничего. Негде спрятаться. И тут я увидел его, а за ним другой. Тот шел еще дальше.

— И оба шли за тобой, — сказала капитан. — Предположим, что так оно и было, но какой им от этого прок? Они ведь знали, куда ты едешь, не так ли?

— Они знали, куда я сказал, что еду, капитан. И я правда туда ехал. Но, может, они решили, что я еду совсем не туда. Может, они подумали, что у нас есть план.

— Спасибо тебе, Ункус Стоун, — сказала, наконец, капитан. Кивнула. — Так-так. Ну, что бы себе ни думали наши подозрительные хвосты, они будут разочарованы. В конце концов, никаких секретов, способных заинтересовать их, у меня нет. Однако. — Напхи выпрямила спину и шмыгнула носом. — Вокруг нас заклубились слухи. Слухи и ложь. А это значит, что нашим тайным провожатым, кто бы они ни были, не составит труда выследить нас вновь, как только мы куда-нибудь соберемся. А я собираюсь, и в ближайшее время. Хотите пойти со мной?

— Снова в рейс, капитан? — переспросил Стоун. — Большая честь для меня. — Он сглотнул. С его нынешними ногами Стоуна уже не взяли бы на первый попавшийся поезд. Напхи шла ему навстречу, чего многие капитаны на ее месте не сделали бы. — Значит, снова на юг? — переспросил Стоун. — Охотиться на тамошних великанов?

— Разумеется. Ведь это наша работа. Но, возможно, новая поездка окажется длинной, длиннее, чем обычно. Неизвестно, куда она нас заведет и каким маршрутом.

Но Шэм, проследив, как она смотрит на лапку Дэйби, почему-то догадался, куда именно будет лежать их путь. По крайней мере, сначала. От волнения сердце в его груди забухало. Под ребрами защекотало, как если бы туда пробралась Дэйби и начала махать крыльями.

Глава 26

«Были?..»

Ведение бортового журнала — дело необходимое. Хороший офицер не отлынивает от выполнения этой задачи; напротив, любой подобный документ, будь он набран на цифровой машине, написан на тонкой бумаге от руки или сплетен из шнурков, перевязанных условными узелками, как это принято у народов северного рельсоморья, рассматривается им как продолжение собственной памяти. Подробное описание того, что уже сделано, и того, что еще предстоит, помогает сосредоточиться на причинах и следствиях.