Рембрандт

Но Рембрандт становится все воинственнее. Однажды вечером он впал в сильное возбуждение и пригрозил Сейтхоффу кулаком за то, что тот помешал ему уйти. Когда Корнелис загородил ему дорогу на лестницу, Рембрандт попытался оттеснить его. Сейтхоффу пришлось применить силу… Втолкнув учителя назад в мастерскую, он захлопнул дверь и наложил снаружи засов. Рембрандт глухо забарабанил по деревянным створкам двери. Голос учителя звучал гневом, он что-то нечленораздельно выкрикивал. Сейтхофф был потрясен собственным поступком. Он сошел вниз, в комнату, которая раньше принадлежала Титусу и Магдалене и в которой теперь днем находилась Корнелия. Поздоровавшись с ней — вообще-то он никогда не входил сюда без приглашения, — он смущенно рассказал все Корнелии, уверяя ее, что другого выхода не было… Поднявшись, она уставилась на него широко открытыми глазами. Краска медленно прилила к ее щекам. А Сейтхофф думал: «Что скрывается за этим пристальным взглядом? Сердится она или прощает?» Так и стояли они друг против друга, не произнося ни слова. Часы тикают. Каждый слышит дыхание другого. Корнелис Сейтхофф еще никогда не оставался наедине с Корнелией, никогда не находился в такой непосредственной близости от нее и никогда еще не чувствовал себя в ее присутствии так смущенно и растерянно. В одном он не сомневается: он любит ее, любит до сумасшествия. И пока он думает: «нет, я никогда не осмелюсь заговорить с ней об этом», вожделение опережает его мысль, и хотя сквозь испуг и счастье он сознает, что это безумие, он все же бросается перед ней на колени и припадает головой к ее упругому и крепкому бедру.

— Корнелия!..

Удивительный вечер! Корнелис Сейтхофф потерял голову и не перестает смущаться. Бережно — в который раз!.. — он проводит рукой по роскошным волосам Корнелии! И он радостно улыбается, хотя девушка всхлипывает у него на груди. Над их головами не прекращается глухое метание из угла в угол, но они уже не слышат, как неистовствует запертый Рембрандт. Они смотрят друг на друга, не отрываясь, глубоко заглядывают в глаза. Сейтхофф смахивает слезы, и в озарении улыбки любимой мир начинает играть новыми красками. Над городом встает летняя ночь — вся в темной синеве и густых ароматах. Они прижались друг к другу. Уже поздно. Корнелис притянул девушку к себе на колени.

Бегут минуты, отмеченные песочными часами. Ночь застает Корнелию в объятиях Сейтхоффа. Она не противится, когда он на руках несет ее вверх по лестнице. Да и может ли она сопротивляться? Ведь он — ее спаситель. Долго, долго боролась она одна с несносной, постылой жизнью, с повседневной тоской одиночества. И вот пришел наконец желанный рыцарь, спутник жизни, властно вторгшийся в ее мир и беззаботным смехом и могучими руками перевернувший ее жизнь. Его страстно влекло к ней, и она раскрыла ему свои объятия. Она обвивает руками его шею. Прижавшись к его груди, она уже ничего больше не боится. Теперь она чувствует себя наконец уверенно и в полной безопасности. В ее поцелуях — разрядка от долгого напряжения. Как она любит его буйные волосы, плечи, грудь! И разве она не знала давно, с тех самых пор, как он поселился у них, что когда-нибудь так будет?.. Вот они и отпраздновали свое бракосочетание — без священника, в доме впавшего в детство старика, в узкой девичьей постели, столько лет сохранявшей аромат девственности! Теперь они неразлучны — каждый день, каждую ночь. Знает ли об этом Рембрандт? Он даже не заметил, что Сейтхофф не ночует больше в мастерской. Он по-прежнему живет как во сне. Бегут недели. Рембрандт сходит вниз, ест и снова ковыляет наверх. А вообще…

Это было в насквозь обвеянный ветром августовский послеобеденный час. Корнелия села на подлокотник кресла, и Сейтхофф обвил рукой ее стан. Дочь Рембрандта задумчиво поглаживает Корнелиса по волосам. Как трудно сказать о такой интимной вещи, но от этого не уйти, думает она… Сейтхофф глядит на нее. Движения ее стали медлительнее, размереннее. Он счастлив. За окном раздается серебряный перезвон колоколов. Корнелия вздыхает, и пальцы ее все медленнее скользят по смуглым вискам любимого.

Сейтхофф целует ее руки и притягивает к себе. Теперь она может сказать все. Ей совсем не страшно, но все же — это так непривычно для девушки, для юной женщины в восемнадцать лет.

— Корнелис, любимый…

Голос ее звучит как-то по-новому. Сейтхофф настороженно вслушивается. Рукой он нежно проводит по плавной линии — от плеча до колена. И вдруг застывает от слов, произнесенных спокойно и гордо:

— У нас будет ребенок, Корнелис…

Сейтхофф испуганно вскакивает. Уже не раз ему приходилось испытать это, уже не раз он слышал от женщин эти зловещие для мужчины признания. Обычно в таких случаях сначала появлялась досада, потом наступал страх и наконец приходило суровое решение. Но на этот раз все совсем иначе…