Рембрандт должен умереть

Из капитанов-аркебузьеров прямой путь в городской совет, а то и в бургомистры, и главный заказчик окончательного портрета – капитан Франс Баннинг Кок – делает уверенные шаги по этому пути. Он выучился на правоведа во Франции, женился на дочери бывшего бургомистра, крупного помещика. Ему нужен портрет, на котором он выглядит героем во главе своей роты. И, зная, какую ставку делает на него живописец, он готов ждать долго. Хотя, разумеется, не вечно.

Рембрандт иногда позволяет Коку посмотреть, как движется работа. Это отступление от его правил, но Кок важный человек и станет еще важнее. Если уж не удалось заручиться дружбой еще одного капитана ополчения, Андриса де Граффа, который несколько лет назад пытался не заплатить Рембрандту за портрет, якобы на него не похожий, – Франс Кок подойдет ничуть не хуже. Тем более что его жена в родстве с де Граффами. От таких людей в конечном счете и приходят настоящие заказы – не на портреты, а на большие исторические сцены.

Спускаясь на задний двор, Рембрандт мысленно продолжает разговор с женой. «Я все делаю правильно, Саске, я стараюсь, думаю о Титусе, думаю все время. Я не допущу, чтобы он жил в нужде. Только вот я не уверен, что смогу достойно нести мое горе, когда тебя не станет. Ты – смысл моей жизни, я построил ее вокруг тебя. И что останется, когда ты уйдешь? Зарабатывать деньги для сына – да, это понятно, но получится ли из этого новая жизнь? Я не уверен, Саске, я совсем не уверен».

Сказать ей все это вслух означало бы согласиться с ее предсказанием скорой смерти. И переложить на нее часть своих сомнений. Ни того, ни другого Рембрандт сделать не может. Поэтому он просто начинает ворочать гигантский холст, чтобы Саскии стало видно из окна. Он никого не позовет на помощь, потому что действительно не подпускает к картине учеников. Это целиком и полностью его труд, и Рембрандт хочет, чтобы все было честно: ни одного чужого мазка. Хватит ему истории с «Бурей» и Флинком, этого пятна на его совести, о котором, конечно, известно только трем людям, пока удержавшим язык за зубами, – но дело ведь не в этом.

Обернувшись, он видит в окне третьего этажа бледное лицо Саскии и ее узкую ладонь на стекле. И остро чувствует, что она уже прощается с ним. Что остались не месяцы, а дни. Он стоит, опустив руки, смотрит вверх и вдруг ясно представляет себе, как сам попрощается с Саске.

Главной фигурой окончательного портрета будет не Франс Кок, не его лейтенант Виллем ван Рейтенбюрх, не два сержанта-алебардиста, на самом деле торговцы мануфактурой, – никто из этих в разной степени знатных и зажиточных амстердамских бюргеров, которые так любят пострелять из мушкета по деревянному попугаю. Рембрандт знает, что парадную стену большой залы в новом здании гильдии стрелков на Кловенирс Форбургвал украсит портрет Саскии ван Рейн, возвращенной в этот мир.

Вернувшись к жене – Гертье уже помогла ей лечь, – Рембрандт спешит поделиться своим планом.

– Знаешь, может, и вправду не стоит слушать все, что говорят доктора… Если будешь раз в день вставать и выглядывать в окно, увидишь, как я кое-что меняю в картине. Кое-что важное.

В первый день Саския, выглянув в окно, замечает, что Рембрандт расчистил слева от центра холста место в полтора локтя в высоту и дюймов десять в ширину. Что он затеял, неужели опять собрался все переустраивать, тревожится Саския. Так он никогда не сдаст эту картину, да еще и поссорится с капитаном Коком!

На второй день на расчищенном месте появляются очертания маленькой фигурки в платье. Кто это? И почему почти в середине холста? Карлица? Но аркебузьеры – не испанские гранды, они не ходят со свитой уродцев.

Поднимаясь с постели все с большим трудом, теперь уже всегда с помощью неутомимой Гертье, Саския наблюдает, как фигурка девочки обретает плоть, одевается в богатое золотистое платье, становится противовесом ярко освещенной фигуре лейтенанта ван Рейтенбюрха, расположенной чуть справа от центра картины. Как на поясе у девочки появляется неощипанная курица. Саския понимает, что теперь зритель кинет первый взгляд на девочку, а не на офицеров. План Рембрандта пока не становится для нее яснее, но мастер добился своего: она забывает о болезни в ожидании тех минут, когда можно будет выглянуть в окно и увидеть новую порцию изменений.

– Что ты затеял? – спрашивает она его прямо. – Ведь у тебя заказчиков едва видно, а эта малышка явно не платила тебе сто флоринов, чтобы оказаться в самой середине картины.

Рембрандт изображает беспечную улыбку:

– Она заплатила гораздо больше.

Восьмого июня, в девятую годовщину их помолвки, Саския чувствует, что не сможет сегодня подняться. Стоит ей оторвать голову от подушки, в глазах темнеет. С утра ее терзает кашель; кажется, что легкие превратились в лохмотья. Но она зовет Гертье и пересиливает себя. Рембрандт закончил картину.

У девочки лицо Саскии.