Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести

Алешка — мечтатель, выдумщик, Венька это с первого дня знакомства понял. И всё «бабушка». Как что ни скажет, прибавит: «Бабушка говорила». — «Что у тебя за бабушка такая, — понасмешничал Венька. — Прямо-таки всезнайка». Оказалось, что у Алешки в самом деле была бабушка, которая знала много сказок, но выдумки у него больше от книг, вернее, он и сам путается — что от бабушки, а что от книг, не всегда помнит. В их деревенском просторном доме на светлом и чистом чердаке была куча книг. Отец свалил их, чтобы они не мешались в избе, пока не сделаны полки, да так и не удосужился перенести. По словам Алешки, книг было так много, что о них спотыкались, когда зимой бегали на чердак за рябиной, загодя заготовленной: мороженая рябина вкусная и сладкая, почти без горечи. Из-за этих книг Алешке и попадало. У них в деревне на троицу парни и девушки обряжали березку: увешивали ее разноцветными ленточками, потом хороводы водили вокруг нее. А где ты наберешься ленточек — в деревне каждый клочок ткани в дело шел. А что у Карасевых на чердаке много книг, парни знали. Вот и попросили Алешку: «Сбегай-ка, принеси с чердака книжек. Мы из них ленточек нарежем да раскрасим, красивая березка будет». Тот глупый еще, загордился: поди-ка, взрослые молодцы к соплюну обращаются, — помчался домой за книгами, набрал охапку, принес. Знать, интересные книги попались: у парней глаза горят, листают, шепчутся о чем-то. «Тащи еще, — говорят, — этого мало». А Алешку, видно, домашние из окна заметили, наблюдали, как он тащил книги. Вот спускается он по лесенке с чердака с новой охапкой книг, а навстречу отец, сердитый, смотрит так, что у Алешки душа в пятки ушла. «Катерина, — кричит Алешкиной матери, — подай- ка сюда можжуховый веник». У них за деревней можжухи много росло, веники делали для бани да и для подметания пола. Спустил батя с него штаны, настегал, потом указывает на книги, что у лесенки рассыпались: «Отнеси назад. И за теми, которые отдал, сходи, варвар». Ну, Алешка бежит к парням, ревет, задница настеганная горит, пот всего прошибает — это витамины, которые в можжухе были, действовали. «Отдайте! — кричит. — Батяня ругается». Отдали без слов, сами поняли, что не дело задумали. Все бы и ничего, да два дня не мог сидеть, а спал на брюхе. Вот после этой витаминной порки и появился у него интерес к книгам. Бабушка, будто, буквы показала, слова складывать научила. И читал все подряд: что попадется под руку, то и читает, не понимает, а все равно страницы переворачивает. Знал, говорит, что книги люди пишут, а тут подвернулась книжка — и там, где всегда фамилия стоит того, кто книжку написал, читает: «Сталь», Что такое? Не может железо писать. К одному, другому— объясните! Бабушка объяснила, что на свете не только Коровины, Богатовы да Карасевы, есть и другие фамилии. Сталь — это фамилия, а уж если точнее — Сталиха, потому что женщина, да еще и очень известная революционерка.

Рассказывал он еще Веньке, что в их деревне стоял учительский дом, в нем же и школа; жили в доме две старые учительницы, сестры Марья Ивановна и Анна Ивановна. Приехали еще молоденькими с благородной целью просвещать народ, так и состарились, обжившись на одном месте. По Алешкиным рассказам, у них тоже каких только книг не было. И радио будто впервые у них услышал, через наушники. Сзади учительского дома был сад с кустами смородины. Попросит старшая, Марья Ивановна, набрать корзиночку ягод, а потом дает наушники, сиди и слушай. Там он про «Человека-невидимку» спектакль слушал.

Вот невидимкой перед Васей топ-топ Венька согласился бы стать: подкрался бы сзади, шлепнул слегка по затылку, Вася оборачивается, а Венька хвать его за нос и загробным голосом: «Не смей больше задерживать ремесленников, работают они аж до гула в ушах, фронту помогают. Понимать ты это должен или нет?» Представить только, как залопотал бы Вася: «Что вы, что вы. никогда больше не буду. Недопонимал…»

Венька чертыхнулся про себя: это что же такое выходит, похоже, как и Алешка, выдумывать начал? Нет уж, пусть тот остается, какой есть, его малолеткой выучили читать, а вот как жить в мире, в котором удостоился быть полноправным гражданином, забыли научить, — наверно, учительки сами этого не знали. Ну и пусть живет в сказках, а Венька останется самим собой. Крылья ему, видите ли, на спину…

— Какие там крылья, — усмешливо сказал он. — Недоделанный ты, Алеха. По берегу надо пробираться, вдоль фабричного забора. Вася топ-топ туда не сунется.

Но раздуматься — и это тоже не выход: попадешься на задворках в такое время, как объяснишь, почему здесь шляешься, когда есть прямая дорога? Да и противно ловчить: они же с работы идут, не их вина, что не успевают домой вовремя.

В мастерской Максим Петрович вглядывался в серые лица своих воспитанников, считал: хоть и в столовой питаются, но не ахти какое питание, от недоедания, от изнурительной работы их болезненный вид. И вот когда узнал, что им нередко приходится ночевать в милиции, всполошился.