Ремесло древней Руси

Вторая область начинается по другую сторону степного пространства. На Среднем Днепре лучевые фибулы встречаются несколько южнее Киева. Их много в низовьях р. Роси (Пекари, Княжья гора, Мартыновка). Далее они идут сравнительно узкой полосой вниз по правому берегу Днепра к Черкасам и Чигирину (Пастерское городище и др.) Не ограничиваясь этой узкой полосой Правобережья, лучевые фибулы переходят и на левый берег Днепра, встречаясь в Северной Полтавщине (напр., Поставмук, Лебеховка, Бельское городище), и далее на восток до верховьев Псла, Северского Донца и Оскола, до пределов Салтово-Маяцких городищ, не заходя в область салтовской культуры, а лишь соприкасаясь на юго-востоке[135].

Фибулы, употреблявшиеся попарно в качестве застежек легкого женского плаща, встречены и в погребениях, и в кладах (в горшке или даже в шлеме)[136].

К сожалению, большинство фибул относится к печальному разряду случайных находок без указания обстоятельств их нахождения. Внутри второй, днепровской, области распространения лучевых фибул можно отметить, что простые и сложные типы встречаются в одних и тех же местах, за исключением крайнего восточного района, где отсутствуют пышные антропоморфные формы[137].

Это различие не хронологическое, так как на востоке встречаются и самые поздние, деградировавшие фибулы. Вероятнее всего интенсивное развитие сложных композиционных форм фибул шло в районах, прилегающих к Днепру, а на окраинах продолжали бытовать более простые типы фибул.

К географическим и историческим особенностям днепровской области распространения фибул придется еще вернуться в дальнейшем, а сейчас для выяснения происхождения лучевых фибул необходимо рассмотреть отношение их к готам.

В пользу готской теории приводят два факта: во-первых, наличие лучевых фибул в готских могилах Южного Крыма и, во-вторых, появление их в Западной Европе одновременно с походами готов[138].

Нужно заметить, что оба аргумента основаны на обобщенном понимании лучевых фибул как категории вещей, связанных только с одним определенным народом. Оттенки типологической эволюции не учитывались, равно как недостаточно были учтены хронологические данные.

Если считать лучевые фибулы характерным признаком готской культуры, то естественнее всего искать все (а особенно ранние) элементы эволюционного ряда в подлинно-готских погребениях. Классическим некрополем крымских готов считается могильник Суук-Су близ Ялты[139].

Большое значение могильника Суук-Су для датировки многих причерноморских памятников явствует из наличия в нем погребений, датированных византийскими монетами:

Длительность существования кладбища — с III по X столетие — и наличие четких погребальных комплексов увеличивают значение могильника. Если попытаться расположить основные категории вещей в эволюционно-типологические ряды, то окажется, что эти ряды полностью совпадают и с хронологическими данными монет.

Иногда инвентарь разных погребений настолько совпадает даже в мелочах, что позволяет, например, говорить о полной синхронности погребений № 46 и 56. Так как погребение № 56 датировано монетами, то и его современник получает точную дату.

Лучевые фибулы в могильнике Суук-Су встречены двух типов — керченского и приднепровского. Первые найдены в погребениях № 155 и 162 и связаны с вещами V в. Все фибулы из этих погребений серебряные, с позолотой и камнями; они образуют два гарнитура.

Лучевые фибулы днепровского типа найдены в погребениях № 28, 55, 86, 87, 154. Все они — бронзовые, без камней, разрозненные, часть из них поломана. Чувствуется, что для этого могильника они — чуждый, заносный тип украшений.

Самым ранним следует считать погребение № 154 с монетами Феодосия II (408–450). Захоронение нельзя отнести к середине V в., так как оно содержит вещи явно более поздние (напр., пряжку с соколиной головой), встреченные даже с монетами имп. Маврикия. Вероятнее всего это погребение относится к началу VI в.

Следующим в хронологическом порядке идет погребение № 86. С него и нужно начать более точное хронологическое определение. Помимо фибул, там найдены браслет с расширенными концами, медные (а не золотые, как обычно) височные кольца и большая серебряная пряжка (табл. IX, рис. 8). Совершенно аналогичная пряжка найдена в погребении № 61, которое, в свою очередь, по некоторым признакам (золотые городчатые подвески) можно сближать с погребением № 56, датированным монетой императора Юстиниана 527–565 гг. Следовательно, более или менее одновременными можно считать погребения № 56, 61 и 86; их можно отнести к середине или ко второй половине VI в. Погребение № 86 следует признать наиболее поздним, судя по вырождающейся форме височного кольца и по большой изношенности основного датирующего предмета — пряжки.