Ремесло сатаны

— Так, вообще, без всяких причин… Я ничего не пожелал бы за право доставить себе это удовольствие…

Железноградов, кормил Обрыдленку в одном из модных трактиров обедом. И как назло, очутился за соседним столиком издатель «Городских тайн» Лиходзеевский.

К концу обеда, за кофе, Мисаил Григорьевич уронил массивный золотой портсигар. Уронил и ждет.

Адмирал, кряхтя, нагибается.

— Не беспокойтесь, ваше высокопревосходительство… Гассан, подними!

Упитанный бритоголовый татарин поднял портсигар.

А на другой день в «Городских тайнах» появился фельетон «Королева Кипрская», где с полными именами и с беззастенчивой откровенностью описывалась неудачная попытка Железноградова выдать Искрицкую за последнего в роде Лузиньянов. Влетело и Обрыдленке за его роль в этом деле. Автор, не щадя красок, — не забыл он и случая с портсигаром, — целиком привел фразу банкира:

«Не беспокойтесь, ваше высокопревосходительство… Гассан, подними»…

«Городские тайны» покупались нарасхват. Жадный до всяких скандалов, читатель рвал у газетчиков журналец господина Лиходзеевского.

После такого публичного шельмования Обрыдленко хотел подать «в отставку». Но в конце концов философски махнул рукой.

К чему? Все равно этим не обелишь себя. И так уж треплют имя и будут еще трепать…

— Плюньте, — успокаивал Железноградов, — кто же читает подзаборный листок? Если хотите, даже реклама…

— Благодарю вас за такую рекламу! В моем положении с такими вещами не шутят… Да и вам настало время избегать подобной рекламы… Вы теперь дипломатический представитель республики Никарагуа.

— А ведь верно! — спохватился Железноградов. — Я теперь персона грата, член дипломатического корпуса. Надо будет взяться за эту каналью, как его там, Добродиевский, что ли? Надо ему зажать рот… Я так сделаю, что его вышлют…

Искрицкая полушутя задала Мисаилу Григорьевичу головомойку.

— Ну, и заварили вы кашу, мой платонический покровитель, чтоб вам ни дна ни покрышки! Ославили меня, можно сказать, на всю столицу… «Королева Кипрская», — нет мне другой клички…

— А чем же я виноват? Я хотел сделать вас настоящей королевой Кипрской — не вышло. И боги ошибаются. Но знаете, моя очаровательная, что я вам скажу? Уж кому-кому, а только вам жаловаться не на что! После этой бешеной рекламы вы подцепите себе такого содержателя, что даже и вашему Корещенке дадите коленом в известное место…

— Вашими бы устами… — задумчиво молвила Искрицкая. — И хотя я очень привязалась к моему Володе, но в конце концов должна буду с ним расстаться… Он слишком много времени уделяет своим изобретениям. Ко мне приходит усталый, измученный, и… я получаю одни объедки… Зачем? Почему? Отчего? Если б еще соперница была интересная, а то какая-то грязная слесарня, где он, выпачканный, вымазанный, пропадает целыми днями… Женщины, в особенности избалованные, как я, не прощают такого небрежного к себе отношения… Нет, довольно с меня!

— Смотрите, какой он паскудник, ваш Володя! Ей-Богу! Иметь кусок такого тела и не… Кстати; я вам расскажу один еврейский анекдот, может быть, слышали? «Володя, Володя, вам зовут…»

— Ах, это генерал в вагоне… Старо… слышала…

— Кому старо, а кому молодо… Надо будет рассказать Андрею Тарасовичу Лихолетьеву. Не корми хлебом, а давай ему анекдоты… Нет, Надежда Фабиановна, ваш Володя — круглый дурень… Будь я на его месте, я бы вас…

— И я его бы возненавидела! Никогда не надо пересаливать ни в ту, ни в другую сторону. Женщина — инструмент очень тонкий. С нашей сестрой надо ох как умеючи обращаться… Ласка не вовремя даже от любимого человека — не ласка, а отвращение!

— Ну, извините меня, я таких тонкостей не понимаю. Я человек деловой, и создавать настроение — этого уже, ах, оставьте… Хочу — вот и все! А хочет ли она — какое мне дело? Лишь бы мне было вкусно…

— Рабовладельческая теория…

— Теория человека, могущего всякое свое желание щедро оплачивать…

— С вами не сговоришься… Хорошо, что мы с вами только в платоническом альянсе…

— К сожалению, волшебница моя, к сожалению!.. Слушайте, скажите мне, от кого это вам подают на сцену каждый вечер такие здоровенные корзины цветов в полтора человеческих роста? Кто же этот… — дурак, — хотел сказать Железноградов, но спохватился, — счастливец?

— А вам какое дело? Это касается меня, и только меня.

— Позвольте, ведь официально я же считаюсь вашим покровителем! Город безмолвно согласился, что мы делим вас пополам вместе с Корещенкой. Но при чем же здесь третий? Третий игрок — под стол!

— Так не угодно ли вам отправиться под этот стол? Я могу вас освободить, и, право, мой друг, ваша назойливость вовсе не окупается тремя тысячами в месяц…

Не один только Железноградов обратил внимание на действительно чудовищные корзины, подававшиеся каждый спектакль Искрицкой.

Два рослых капельдинера в униформе с трудом втаскивали к рампе эти цветочные оргии. По военному времени каждая такая корзина обходилась тароватому поклоннику рублей в пятьсот.

Но тароватый поклонник мог позволить себе и не такую роскошь, ибо звался он Аршаком Давыдовичем Хачатуровым.

Это был он.