Ремесло Теней. На границе вечности

– Подозреваю, об этом ты даже не подумал, – произнесла она глубоким полным мистицизма голосом, которым обычно обращалась к тем, кто только ступал на путь лейра. – Думая, будто нашел выход, ты позволил себе забыть о том, кем мы с тобой являемся. Я предложила тебе игру, и ты в нее с удовольствием ввязался, решив, что знаешь правила. Но ты забыл о самом главном правиле лейров: никаких правил не существует. Ты решил, будто одной лишь хитростью сумеешь выйти из положения, избежав ненужных смертей. У меня не было личных причин убивать это несчастное животное, кроме тех, которые заставят тебя посмотреть на эту смерть как на демонстрацию того, что за любой уступкой следует удар. Такова жизнь, Сети. Если первым не ударишь ты, ударят тебя. Жаль, что этого ты у Аверре перенимать не стал.

Я снова промолчал, поскольку ответа у меня попросту не было. Хотелось сказать ей, что даже животные не убивают ради забавы, но в тот момент на меня накатилась чудовищная усталость и все, что я мог, это опуститься на холодный снег и погладить бедную кошку по голове.

– У нее были котята, – сказал я.

– Тем велика вероятность, что ты скорее усвоишь сей урок, – ответила Бавкида.

Она подошла и легонько провела ладонью по моей макушке, будто ничего не случилось. Но я знал, что это не было жестом сочувствия, только напоминанием о том, что мы – лейры, и наш путь пролегает на острие одиночества, между величием и безумием.

– Идем, Сет, – сказала Бавкида. – Время возвращаться в Цитадель. Оставь тушу падальщикам, они не дадут ей замерзнуть. И выброси свои сожаления из головы. Времена уроков, когда все можно было исправить, прошли. Теперь есть только ты и твои решения. И Орден. Все остальное – частности.

Бавкида ушла до того, как я успел понять это. Я все стоял и смотрел на мертвое тело несчастной кошки, ставшей невинной жертвой игры в учителя и ученика, и чувствовал, как от желудка и выше к горлу подступает тошнота. Меня тошнило от самого себя. Задрав голову к пасмурному небу, я сделал два больших глотка воздуха в надежде освежить голову и остудить мысли. Пусть я и не убивал кошку, но косвенная вина на мне все-таки лежала и именно эта вина десятитонным камнем клонила меня к земле.

От ветра защипало глаза, и я часто заморгал, чтобы не дать слезам взять над собой верх. В тот день, когда погибла мама, спасая всех от Аверре и Иглы, я позволил себе подобную слабость в первый и последний раз. Но это не означало, будто я не умел чувствовать хотя бы ответственность за тех, кого мы… кого я оставил без матери.

Не удивлюсь, если часть урока Бавкиды как раз и заключалась в том, чтобы заставить понять, будто некоторые поступки ведут к таким последствиям, которые мы сами не готовы принять. Но тут она, должен сказать, припозднилась, так как все эти премудрости я успел почерпнуть из опыта не слишком удачного общения с мастером Аверре.

Мне оставалось лишь решить, взвалить ли на себя ответственность за дальнейшую судьбу целого выводка маленьких китхов или просто забыть об их существовании, как о пустом и очень неприятном сне.

Не стану скрывать, забота о ком-то была мне так же чужда, как этой планете тепло. И бросить беспомощных зверенышей на милость судьбы казалось решением наиболее выгодным с точки зрения холодного расчета. С другой стороны, поступки моей матери и ее последующая гибель не оставили меня равнодушным к ее идее, что власть непременно накладывает ответственность. А моя ответственность за все произошедшее здесь была абсолютной и, следовательно, уйти спокойно я просто не мог.

Добежав до флаера и запрыгнув в пилотское кресло, я, развернув машину, помчал ее на полной скорости в сторону пещеры, где прятались котята. Расстояние было небольшое и всего на полет потребовалось не более минуты, только за это время я успел извести себя мыслями о том, что могу опоздать.

Что, если шакалы, которых держала в своем ментальном подчинении Бавкида, добрались туда раньше? Что, если она предвидела и этот мой шаг, а заодно сделала его невыполнимым? Если так, то эта игра превратится в нечто куда более сложное и отвратительное, чем я мог себе представить, а у меня никогда не было иллюзий по поводу нравственных норм Адис Лейр. Адепты Ордена верны лишь себе. И никому больше.

Ни одной псины мне по пути не подвернулось, а это только укрепило сомнения да потуже стянуло грудь. И все же, я продолжал надеяться, что еще не поздно.

Резко затормозив у входа и не став вырубать двигатель, я, прихватив из бардачка фонарик, выпрыгнул из кабины и тут же нырнул в припорошенный снегом зев, откуда не доносилось ни звука.

Сама пещера в глубину была порядка десяти метров, большую часть которых составлял обросший слабо отливавшими в тусклом луче фонарика синевой кристаллами рукав. Пока я двигался по нему, все время задевал спиной и плечами острые выступы, а разок даже, кажется, порвал прочную ткань собственной термооплетки. Видимо из-за того, что был все время сосредоточен на другом, боли я практически не заметил, только небольшой холод.