Ремиссия

— Какой кошмар — балет «Чипполино»! — фыркает Дима. — Смотри, Надя, ребенок после такого плохо спать будет.

— А я в детстве смотрел «Чипполино», — неожиданно вступает в разговор Коля. — Мне очень понравилось. Там была такая девочка-редисочка…

Грубый смех друзей прерывает Колины воспоминания.

— Девочка-редисочка! Девочка-редисочка! — гогочет Дима. — Все, теперь буду Зойку так звать: «девочка-редисочка». Нехороший человек, скажу, ты, Зоечка! Ты, скажу, — редиска! Редисочка!

— Причем здесь — нехороший человек? — искренне удивляется Коля. — Ты что, «Чипполино» не читал? Там все герои — овощи! И Редисочка — тоже…

И опять его прерывает смех — даже Надя смеется.

А за окном — чудесный солнечный день.

* * *

Квартира Сергея Даниловича.

Сергей Данилович и Олег сидят на кухне, пьют чай.

— Вот так-то, Олежек, — говорит Сергей Данилович таким тоном, каким обычно заканчивают долгое и поучительное повествование. — Вытащили его из машины только через три часа после аварии. Никак разрезать машину не могли. Конечно, он уж неживой был. Вот оно как, пьяным за руль садиться…

— Я, пап, теперь трезвенник. Одновременно убежденный и по состоянию здоровья.

— Да я знаю, у тебя-то голова на плечах есть… А вот Алеша… С детства такой мальчик был — много с ним было проблем. Но ведь при этом — добрейшая душа! И не глупый парень. И картины какие интересные рисовал. А в последние годы, вроде бы, остепенился. Картины у него покупать стали. Недавно только писал мне, хотел в Москву приехать… И, видишь как — не довелось свидеться. И с ним тоже. Как и с Сашей…

Минуту Сергей Данилович и Олег сидят молча. Олег нервно крошит пальцами печенье.

— Да, черные времена какие-то наступили для нас. Сначала — твоя болезнь, потом — Саша умер, теперь Алеша разбился. Прямо рок какой-то! — говорит Сергей Данилович.

— Да. Рок, — согласно кивает Олег. Взгляд его мрачен. — Пап, а Алеша… Он кем мне приходился?

— Двоюродным братом. Мне он родной племянник. От брата Васи.

— Ваську в честь которого назвали?

— Да. Вот уже двоих братьев мы с Аней схоронили… Коля — от воспаления легких, Саша — от инфаркта. И племянник туда же… Вот уж кого пережить не думал, так это Алешку!

— Пап… А много еще… у меня… родственников, — с натугой выговаривая слова, спрашивает Олег, — с которыми я не знаком?

— Так с Алешей ты же знаком! Правда, вы маленькие были, но не настолько же, чтобы не помнить! Они из Владивостока к нам приезжали, когда тебе было семь лет.

— Ну… Я имею в виду, таких родственников, которые в других городах живут… С которыми мы не встречаемся часто…

— Да, пожалуй, и нет больше никого. Только и были — Колина семья, но теперь, без Алешки, мы вряд ли с Марфой его встречаться будем… И дядя Саша. Все. Нет больше никого. Остальные — здесь, в Москве: Аня, Оксана, Костя. И Мария Петровна. И мы с Васей и Ниной Антоновной. Вся твоя семья.

— А у мамы и Марии Петровны — что, никого больше нет? — встревожено спрашивает Олег.

— Никого, ты же сам знаешь, как их родители погибли… Не повезло тебе: ни дедушек, ни бабушек. Не дожили наши родители до того, чтобы внучка попестовать. Что мамины, что мои старики… Эх! Что и говорить… Зато у Сережки твоего — три бабушки, два дедушки. Сверхукомплектация.

— Ну, может, двоюродные какие, троюродные кровные родственники у мамы с тетей есть? — настаивает Олег.

— Не слышал никогда. Ты у нее у самой, у Марии Петровны спроси. А почему тебя это так взволновало?

— Да так… Просто… Подумал: вот дядя Саша и Алешка умерли, а я их только по фотографиям в альбоме и знал. Стало интересно. Сколько еще на свете кровной родни, с которой я не знаком. Вот и все.

Олег встает и наливает себе еще чаю.

* * *

Ночь. Надя и Олег в темной спальне, в постели, лихорадочно любят друг друга. Наконец, Олег со вздохом откидывается на спину. И говорит — неожиданно громко и четко:

— Боюсь смерти. Я боюсь смерти, Надя.

— Что ты… Тише, Сережа услышит… Почему тебе это в голову пришло? — шепчет Надя, приподнимаясь на локте и покрывая его лицо и грудь быстрыми поцелуями. — Все же хорошо, врачи говорят, следует ожидать длительной ремиссии, состояние стабильное, никаких следов опухоли, химиотерапия помогла…

— Не знаю я, чего следует ожидать. Не верю врачам. Боюсь боли. Боюсь смерти, — шепчет Олег. — Я сейчас только понял, как сильно я боюсь смерти. Я не хочу умирать, Надя. Я жить хочу, — Олег вдруг всхлипывает, как ребенок.

— Ну, что ты, что ты, милый! Родной мой! Олежек! Ты не умрешь… Ты уже здоров… Не думай об этом вообще!

— Да. Я не умру. Не умру, — лихорадочно шепчет Олег и прижимает к себе Надю.

* * *

Квартира Марии Петровны.

Мария Петровна — веселая, нарядная, тщательно причесанная — принимает гостей: семью Говоровых. Надя помогает ей накрывать на стол: носит из кухни тарелки со всякой снедью. Олег и Сережа сидят на диване, просматривают фотоальбом.

— А вот это я — маленький, — говорит с улыбкой Олег. — Теперь самому на себя смотреть смешно… Штаны какие-то куцые… Клюшка эта дурацкая… Я ее даже поднять не мог, а туда же — хоккеист! Это летом-то…