Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

В году триста шестьдесят пять дней, надо умножить на три, потому что по три раза было чаще, особенно, если считать те ласки, которые он так любит. Слово возникает в голове, но я его не проговариваю. Почему на английском это называют так унизительно: blpwjob, низкая работа?

Потому, что нагибаешь голову? Или от того, что часто приходится вставать на колени?

Я хорошо считаю в уме, это еще со школы. Получается одна тысяча девяносто пять. Актов, коитусов, наших с ним сексуальных контактов.

Хотя — на самом деле — меньше, надо вычесть количество месячных, примерно пять дней в месяц, пять на двенадцать — шестьдесят. И умножить на три. Сто восемьдесят. И вычесть из одной тысячи девяносто пяти. Итого получается девятьсот семьдесят пять, хотя я могу и ошибиться. Но не на много, на пару коитусов что в одну, что в другую сторону.

И это только за первые три года.

И это тоже ритуал, от которого можно завыть.

Может, именно поэтому он и решил убить меня — от того, что только в первые три года он выебал меня примерно девятьсот семьдесят пять раз. А если считать остальные дни, недели и месяцы, то получится намного больше, хотя последние два года это происходит два, а реже — три раза в неделю.

Скажем, в субботу, во вторник и четверг.

Или в воскресенье, среду и пятницу.

Или воскресенье и среду, субботу и четверг, вторник и пятницу.

Мне надоело отмокать, я беру губку и начинаю мыться.

Все в той же левой половинке мозга продолжается увлекательная картинка — мой муж выходит из офиса и направляется к машине.

Хотя на самом деле ничего увлекательного здесь нет ни для кого, разве что для меня. Впрочем, любая женщина захотела бы быть сейчас на моем месте — это я знаю точно. Кто предупрежден, тот вооружен. Предпочтительно, чтобы ты знала о нем все и так же предпочтительно, чтобы он не знал о тебе ничего.

Хотя это полный бред, что они ценят в нас тайну. Загадочность. Недоговоренность и невысказанность.

Им как раз надо, чтобы все было наоборот — полная предсказуемость, жизнь по часам. Как коитусы в среду и воскресенье или во вторник и пятницу.

У них одна логика, у нас — другая, они это знают и боятся.

Они вообще боятся нас, почти все, хотя, наверное, есть и исключения, вот только я их не встречала. Видимо, мне просто не повезло.

Муж садится в машину, машина трогается с места. Скорее всего, он поехал на встречу с Николаем Александровичем, по поводу которой звонила Майя. Та самая, с молодым и энергичным голосом. Молодым и звонким. Майя, которая напомнила мне про женщину с дискеты.

Я намыливаюсь и начинаю лениво поливать себя из душа.

Все тот же ритуал, хотя он доставляет удовольствие. Всегда. После него становится легче. После сна становится легче тоже. И после коитуса. Хотя сейчас я бы три раза в день не выдержала, мне хватает и одного.

Наверное, именно поэтому он и хочет меня убить, вот только не придумала ли я все это себе сама?

Женская логика, о которой они так любят рассуждать и так любят на нее ссылаться.

Я думаю о том, брить ли мне ноги или нет, и чувствую, что сегодня я это делать не буду — мне лень. Хотя бы потому, что я очень долго думала о том, что мне надо это сделать. А раз надо — то не буду. Что я очень долго. Что мне надо сделать.

Что.

Что–то.

Что–то должно произойти.

Муж уверенно ведет машину и едет куда–то в южном направлении. По дороге, ведущей в южную часть города. К югу.

Мы живем на севере. Точнее — на северо–западе.

Если что–то должно произойти, то это произойдет.

Я сижу в засаде и жду. Это очень скучно — ждать так долго, но к тридцати шести ты уже умеешь ждать. Ты не умеешь этого в десять, в четырнадцать, в шестнадцать, в восемнадцать.

Как не умеешь этого в двадцать, двадцать два, двадцать шесть, тридцать и даже в тридцать два.

А в тридцать шесть уже умеешь, хотя — может — просто себя обманываешь.

Потому что ждать, скорее всего, уже нечего и все будет так, как и было.

Жизнь, состоящая из ритуалов. От начала и до конца, хотя о конце я никогда не думаю.

Это они постоянно загружены тем, что они смертны. Пусть и скрывают это от всех, даже от самих себя. Это единственное, что их волнует. Поэтому им никогда нас не понять — для них важно другое, постоянно занимать себя всем, чем угодно, лишь бы отвлечься от этих мыслей. Зарабатывать деньги, играть в теннис, ездить на машинах, заниматься любовью. Активное начало, мачо натуралис.

Поэтому для них так важно и количество женщин, чем их больше, тем сильнее ощущение бессмертия.

Хотя бы потому, что они хорошо осведомлены в том, что и сами были рождены женщинами, а значит — они слабее нас. И проникновение в лоно для каждого из них — это прикосновение к нашей силе. Хотя и тут боги на нашей стороне, потому что это мы становимся сильнее после того, как они разряжаются в нас, мы вычерпываем, высасываем. выдаиваем их до капельки и они лежат рядом, довольно похрюкивающие и усталые, оросившие, кого–то оплодотворившие, но так и не понявшие главного — если что и дает бессмертие, так это любовь, а не тот физиологический акт, которым они ее так часто подменяют.

Вот только я и сама до сих пор не знаю, что это такое — любовь.