Ренегат

Помогая себе ослабевшими руками, приподнимаюсь, и со мной происходит что-то странное: томительная мутень, полная неопределенность, сумбурность и туманность рассеиваются. Я приближаюсь к нормальному состоянию, хотя головокружение и противная дурнота остаются. Я более-менее отчетливо понимаю, что мне нужно сделать и для чего. И нить последовательности, связывающая хаотичные мысли в логическую цепочку, не обрывается.

Поднимаюсь на ноги. Я знаю: выход есть. Если я его не вижу, это еще ничего не означает. Просто он хорошо замаскирован. Сколько бы я не бродила среди сплошных неприступных стен… И как до меня раньше не дошло? Стены! Я расплываюсь в блаженной улыбке: наконец-то я выберусь.

— Да, Харпер! Да! — ликует отец, будто узнал мой замысел. — Стены никогда не были препятствием. Их либо сносили, либо обходили, либо… проходили сквозь них.

Настойчиво простукиваю толстые бетонные перегородки на уровне плеч и в самом низу. Каждый удар сопровождается тупым эхом, отскакивающим от пыльных ровных поверхностей. Стучу разболевшимися костяшками пальцев и ударяю об твердые несокрушимые стены ногой, надеясь услышать пустой звук. Времени в обрез, надо торопиться. Из-за острого отравления смрадным дымом, обмякшие руки иногда не слушаются, а ноги тяжелеют.

Проверив стены трех однотипных, подобных друг другу как две капли воды, комнат, я притормаживаю, чтобы передохнуть. Взбитые в кровь костяшки пальцев неистово болят. Отец сопровождает меня. Пройдя еще две комнаты, мне кажется, что из наивной затеи обстукивать стены ничего не получится и в неконтролированной вспышке гнева, с силой ударяю ногой о стену — круглый кусок диаметром примерно в сорок сантиметров сдвигается. Мне открывается скрытый вход в длиннющую вентиляционную шахту. Хоть бы она вела наружу! Я с жалостью оглядываюсь на папу, и мысленно спрашиваю себя: он пойдет со мной или останется? Наверняка он догадывается, что я не хочу снова его потерять, и пускай он ненастоящий.

— Прости, — пугающе тихо произносит отец и виновато смотрит на меня. — Я не могу…

— Не беспокойся, — отвечаю я. — Я все понимаю.

— Ты всегда найдешь меня в своих воспоминаниях.

— Конечно. — Я обнимаю отца, но в это раз бережно, словно боюсь причинить ему физическую боль. От его рубашки тянет затхлостью. Я припоминаю, как отец когда-то сказал, что память — не место для уединения, ведь там полно тех, кто нужен нам, как воздух. Он оказался прав. Но, тем не менее, в воспоминаниях он всегда со мной.

Попрощавшись, я приседаю на корточки и заползаю в длинную трубу. Вентиляционный проход напоминает дерево: ствол и многочисленные ветки. Я трижды сворачиваю прежде, чем неосторожно увильнуть в одну из боковых развилин, и свалиться вниз. Падая, пытаюсь ухватиться за стенки, но кожа пальцев стерается, как на терке. Вылетев из отверстия, припадаю щекой к холоднеющему, гладкому, сверкающему полу. Яркое синее освещение режет глаза.

— Эй! — слышу слабый голос. Кто-то касается моей ноги, и мгновенно перевернувшись, отползаю как можно дальше. — Это я.

Остановившись, вижу Еву. Как я могла не узнать ее голос! Один находится в полулежащем положении, словно расплывается. Она болезненно-бледная, а ее красные глаза слезятся. По всей видимости, Ева в том неутешительном и беспомощном состоянии, котором я была минут десять тому.

Пока Ева лениво бормочет что-то невнятное, отчетливо издавая лишь некоторые буквы, я осматриваю помещение. Где мы находимся? Что это за здание? И насколько оно велико?

Мы в просторной комнате, в обклеенных блестящими металлическими пластинами стенах которой, я разглядываю свое искривленное отражение. Пол покрыт длинными темными пятнами, а руки Один перепачканы чем-то багровым.

— Я, — едва шевелит губами Ева, — рада тебя видеть.

Один пробует сесть, но ноги скользят, а тонкие руки безвольно сгибаются, и Ева сползает на пол.

— Спокойно, — я сажусь рядом с Евой. — Это из-за дыма. Скоро все пройдет.

— Надеюсь. — вздыхает Один.

— Держись. Скоро все закончится. — подбодряю я ее.

— Ага, — горько ухмыляется Один. — Когда отделят сильных от слабых.

— Нет, — отрицаю я, — все закончится, когда мы выйдем отсюда.

— Зачем нужны проверки? Почему не убить всех сразу? Чтобы найти сильных? Слабых? Бред… — Ева откидывает голову и закрывает глаза. — Знаешь… Я одна из них… из слабых.

— Ты не соображаешь, что говоришь. — Я касаюсь холодных пальцев Один, и понимаю, что они в липкой крови. — Ты отравилась дымом и теперь сама не своя. Что произошло? Чья это кровь?

— Там труп, — отвечает Ева, смотря через мое плечо. Я оборачиваюсь, но в комнате больше никого не обнаруживаю. — Он был живой, напал на меня… Я защищалась, мне пришлось его застрелить.

Я настораживаюсь: в помещении огромные лужи, одежда Евы испачкана, но трупа нет и оружия тоже.

— У тебя был пистолет? — спрашиваю я, всматриваясь в изнеможенное лицо Один.

— У него. — отвечает Ева. — Я отняла и застрелила… Разве ты не видишь?

Я отрицательно мотаю головой, и Один огорчается. У Евы галлюцинации, и труп всего лишь мнимая иллюзия, но кровь — настоящая, ведь я ее вижу.

— Тебе больно? У тебя где-то болит?