Ренегат

– Да… Было высказано подряд несколько серьезнейших мнений за войну с Францией. Кодама энергично поддерживал их. Был момент, когда казалось, что собрание склонится на его сторону и примет решение завоевать Индокитай, но тут вмешался молчавший все время Ито.

– Что же он сказал? – спросил старик, жадно прислушиваясь к рассказу сына.

– Очень немногое… Он, батюшка, высказал такую мысль: если мы будем вести войну с Францией, то при первых же успехах наших за нашего противника непременно вступится Россия. Ведь эти обе державы, как тебе известно, находятся в союзе между собой. Таким образом, нам придется воевать сразу с двумя врагами, причем несомненно, что Россия будет вести наступление. Если же мы будем воевать с Россией, то за эту державу никто не вступится, никто не окажет ей помощи, даже союзница Франция… Россия останется одна, и нам можно будет действовать спокойно, с полной надеждой на успех.

– Он прав, этот старый прозорливец! – вскричал Тадзимано. – Он прав в том, что сказал об одиночестве России. Все европейские державы страшатся русского могущества и в мгновения серьезнейшей опасности не окажут ей ни малейшей помощи в надежде, что их соперник в общей политической работе будет ослаблен тяжелой борьбой. Что сказал еще Ито?

– Больше ничего… Ни одного слова он не прибавил к высказанному… Сказал и смолк, как приличествует мудрецу. Его слушали с благоговением.

– И что же дальше было? Право, я сожалею, что ушел… Я должен был остаться, как бы ни было мне тяжело… Тебе известно еще что-нибудь?

– Очень немногое… Министры сообщили, что наши армия и флот находятся в образцовом положении и могут быть мобилизованы немедленно.

В соседнем зальце послышались голоса Алексея Сузы и Елены.

– Отец Тадзимано, – воскликнул первый, появляясь в комнате старика, – совещание приняло решение…

– Война решена? – бледнея, спросил старик.

– Да, отец…

– С Россией или Францией?

– С Россией!..

Стон вырвался из груди Тадзимано; он закрыл руками орошенное слезами лицо и хрипло прошептал:

– Война решена с Россией! Господи, спаси несчастную Японию!..

Часть III Между сердцем и долгом

1. В Порт-Артуре

Если бы подняться на воздушном шаре ввысь и кинуть оттуда взгляд на Ляодунский полуостров, которым заканчивается Квантун – тоже полуостров, прежде всего воображение создало бы картину, представляющую залегшее на морской поверхности чудовище.

Именно такой вид имеет Ляодун с завершающим его мысом-полуостровом Ляотешанем.

В самом деле, эти ряды высот, тянущиеся довольно правильно с материка через узкий Цзиичжоуский перешеек, представляются как бы гигантскими позвонками этого чудовища; скаты их, отвесно спускающиеся на запад к Печилийскому и на востоке к Корейскому заливу, кажутся ребрами, а узкая полоса земли, прихотливо загнувшаяся назад и как бы опоясавшая собою обширное водное пространство, имеет вид и в самом деле чудовищного хвоста.

Своей дикостью весь этот полуостров производит тяжелое, гнетущее впечатление.

Эти горы, скалы, утесы, кручи давят своей величественностью, своей неприступностью человека; кажется, что этому слабому созданию не может быть места среди диких громад. Но человек – создание, приспосабливающееся решительно ко всему. Природа никогда не страшит его, и он стремится устроиться всюду, где только, по его разумению, обеспечены какие-либо выгоды для его существования.

Когда-то – вернее всего, во времена глубочайшей древности, той древности, когда Земля только что начала приходить в порядок и формироваться, – тот узкий, длинный клочок земли, который представляется хвостом чудовищного дракона, тянулся вплоть до противоположного берега и опоясывал вместе с ним большое внутреннее озеро. С течением времени, может быть, проработав целые века, внутренние воды промыли эту низкую береговую полосу и вырвались на морской простор. Там, где они, сокрушив сушу, соединились с морем, образовался узкий – не более двухсот сажен ширины – проливчик, очень мелкий, со слабым, чуть заметным течением, но благодаря тому, что этот проливчик появился, внутреннее озеро обратилось в прекрасную бухту, защищенную от свирепых бурь и от всевозможных капризов мятежного, никогда не ведающего покоя моря.

Люди со свойственной им инстинктивной проницательностью быстро заметили, какие огромные удобства может предоставить им эта внутренняя гавань, и поспешили поселиться на берегу ее.

Эти первые поселенцы в этой местности были китайцы.

Есть некоторые указания, что сюда они забрели, спасая свою жизнь от произвола мандаринов; другими словами, это были просто беженцы из внутренних областей Китая, по тем или другим обстоятельствам спасавшие свою жизнь.

Мудрено ли, что потомство этих беглецов обратилось в течение своего непродолжительного времени в отчаянных морских пиратов, наводивших ужас на купцов-мореплавателей?