Ренегат

– Ерунда, – отмахнулся Коллекционер, развалившись на соседнем топчане. – Такая же условность, как, скажем, рукопожатие. Древний приветственный жест, говорящий – «В моей руке нет оружия, я не враг». Но разве сегодня ты веришь рукопожатию? А веришь ли ты, что благодарность в виде «спасибо» дарует адресату спасение божье? Это элементарные примеры, но мы можем пойти дальше, развивая логическую цепочку, и в конце концов придем к выводу, что совесть – не что иное, как набор условностей, накрепко вбитых в голову социумом. Понимаешь, – охотник сел и прислонился спиной к стене, изображая руками в воздухе сферу, – социум – это очень серьезная штука. Ты в нем крутишься ежедневно, непрерывно. Мозг с детства впитывает и закрепляет шаблоны поведения, принятые в социуме. Год за годом этих шаблонов становится все больше. И в один прекрасный день ты пропитываешься ими насквозь. Тебе уже не нужно решать – что и как. На любой жизненный случай найдется подходящий сценарий действия или бездействия. И ты перестаешь задумываться над сутью. Шаблоны, поверхностные слои поведенческих рефлексов заместили ее целиком. Совесть, честь, стыд, долг – всего лишь разные комбинации примитивных условностей. А кто сказал, что они так уж необходимы? С чем обычно ассоциируются у тебя эти понятия? Ну, давай, вспомни. Угрызения, муки, жертвы. Все? А хоть что-то приятное, что-то полезное? Нет. Так зачем же тащить на себе эти чугунные болванки?

– Отличная речь, – оценил Стас.

– Благодарю.

– Но ты меня не убедил и даже не удивил. В твоих аргументах есть огромная брешь.

– Просвети.

– Без этих так называемых условностей социум в принципе невозможен. Они – цемент для его строительных блоков. Без условностей все развалится, наступит абсолютная анархия. Но, – Стас выдержал многозначительную паузу, указывая пальцем в потолок, – и этот сценарий невозможен. Идея абсолютной анархии утопична. Люди – стадные животные в массе своей. Если место пастуха освободится по каким-то причинам, то оно недолго пробудет вакантным. Воцарится примитивная власть сильного. А на каждого сильного очень скоро найдется умный, и условности вернутся. Они естественны и неизбежны. Чего никак нельзя сказать о твоей теории, которая, как видишь, содержит логическую мину с элементом неизвлекаемости. Вот.

С этими словами Стас глубоко вздохнул и растянулся на топчане, довольный видом удлинившейся физиономии Коллекционера.

– Хе-хе, – охотник улыбнулся и покачал головой, обдумывая выдвинутый оппонентом контраргумент, – как у тебя все выходит складно да гладко. Значит, никак без совести?

– Никак.

– Угу. Стало быть, уел ты старика Кола? Меняться мне нужно, совестью обзаводиться? С тебя пример брать надо?

– Не передергивай.

– Даже не собирался. Может, так и поступлю. Только ты вот мне объясни, как это получается, что совесть не позволяет тебе удовлетворить естественные биологические потребности, но в то же время позволяет выкрутить кишки наизнанку пятидесяти тысячам муромских граждан, среди которых полно стариков, женщин и сопливых ребятишек? Ведь они тебе ничего плохого не сделали.

– Я не рассматриваю Муром как пятьдесят тысяч человек за стеной, – ответил Стас после продолжительного молчания. – Для меня он…

– Зло? – подсказал охотник.

– Да, пожалуй.

– И это дает право отодвинуть совесть в сторонку? Тут ты не можешь отодрать одну бабу, а там с твоей подачи они будут тысячами дохнуть. А кто не подох – пойдет обслуживать вояк Легиона, если удача снова улыбнется. Легионеры вроде бы парни чистые, интеллигентные, скоро будут мечтой всех муромских недотрог. Ну а кому «счастья» не перепало, достанутся арзамасской и навашенской швали. У этой публики джентльменство не в чести. Даже подумать страшно, сколько молодых дев сгинет в омуте кровавых оргий. А дети… – Коллекционер якобы сокрушенно покачал головой. – Господи боже, за что ты так ненавидишь муромских детей, Станислав? Этих милых безгрешных крошек. Почему ты обрек их на мучительную гибель или на жизнь, что хуже самой чудовищной смерти? Где же твоя совесть?

– Хватит. – Стас сел и глотнул из фляги. – Ты ошибаешься, если думаешь, что мне плевать на всех вокруг. Мы с тобой не похожи.