Читаем Ренессанс в России Книга эссе полностью

Воздействие европейской культуры на Россию громадно, но не в силу ее отсталости, а именно ее открытости миру, ее "всемирной отзывчивости", черты не столько чисто русской, как думал Достоевский, а ренессансной эпохи и ренессансной личности, что впервые мы наблюдаем у древних греков, у мыслителей и художников эпохи Возрождения в Европе, в России у Пушкина, но эту открытость и восприимчивость проявил уже Петр I. Ренессансный импульс в России возник не в среде гуманистов и художников в соответствии с требованиями переломной эпохи от средневековья к новому времени, а в гениальной личности молодого царя с могучей волей к жизнестроительству и творчеству во всех областях ремесел, наук и искусств. Именно поэтому искусство и науки становятся "общегосударственным делом", чего не было в Европе в эпоху Возрождения. Идея государственного предназначения художественного творчества (как и научного) и его воспитательной миссии, выработанная Петром I и заложенная в основу его преобразований, еще задолго до просветителей, определила совершенно новый характер Ренессанса в России. О том же по существу пишет и вышецитированный автор:


"Гражданственность становится идеалом, а прототипом свободного, принадлежащего обществу искусства предстает творчество мастеров античности и Ренессанса". Здесь принципиальная новизна позиции русских художников, призванных к государственному служению на общее благо, первое и реальное проявление русской идеи, можно сказать, впоследствии мистифицированной и вновь воплощенной в социалистической идее. Разумеется, в XVIII веке высокое искусство служило лишь привилегированному классу дворян, но его творцами чаще оказывались именно выходцы из низов, как, впрочем, было и в эпоху Возрождения в Европе.


Эпоха Петра Великого

История Петра I хорошо известна, но до сих пор мало понята, хотя всем ясно: царь-реформатор преобразил Россию, — путаются в целях и средствах, твердят о заимствованиях и жестокостях, с укором упоминают о самовластии самодержца, — и это от Карамзина до Пушкина, что говорить о славянофилах и западниках, которые за деревьями не видят леса.

“Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государства… Пытки и казни служили средством нашего славного преобразования государственного… Бедным людям казалось, что он вместе с древними привычками отнимает у них самое отечество”. Это Н.М.Карамзин в 1811 году.

“Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые — суть плод ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или по крайней мере для будущего, — вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика”. Это А.С.Пушкин в 1834 году.

“Рукой палача совлекался с русского человека образ русский и напяливалось подобие общеевропейца. Кровью поливались спешно, без критики, на веру выписанные из-за границы семена цивилизации”. Это И.С.Аксаков в 1880 году.

И вот современный историк Ю.Овсянников, автор книги “Великие зодчие Санкт-Петербурга”, материалами которой я буду широко пользоваться, без всякой связи, просто ради зачина в начале новой главы заявляет: “Суровый Петр, учивший Россию кнутом и самоличным примером, не оставил достойного продолжателя дела”.

Вот уже современные кинематографисты, касаясь эпохи Петра Великого, непременно покажут истязания царевича Алексея чуть ли не самим царем. Там, где бунт, борьба за власть у трона, неизбежны пытки и казни, здесь царь Петр ничего не выдумал, такова мировая практика всех времен и народов, как это ни прискорбно. Однако же кнутом никого не обучишь, можно лишь забить до смерти человека, искалечить, и он уже не работник, не творец (так был загублен при Анне Иоанновне первый русский художник Иван Никитин). А реформы Петра I оказались потому плодотворны, жизненны, что он окружил себя работниками, творцами под стать ему. А главное, все слои населения Российского государства на своем уровне, по своему разумению, ценою неимоверных трудов и жертв и поднимающих дух нации побед поддержали начинания царя, который сам — невиданное дело! — трудился не покладая рук, плотник, корабельный мастер, бомбардир. У нас забывают или просто не имеют ни малейшего представления об атмосфере эпохи преобразований, что запечатлелось наглядно в архитектуре новой столицы, формально это барокко и классицизм, но возвышенные, величественные, празднично отрадные, в полном соответствии с умонастроением эпохи и именно в России. В Италии и во Франции эти художественные направления в архитектуре решали иные задачи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука