Ренессанс в России Книга эссе

Стихийное дионисийство на Руси, как некогда в древней Греции, осмысливалось, находило цели не в саморазрушении от пьянства, а в жизнетворчестве, в преображении жизни, в создании парадиза на земле, в трудах и празднествах царя, в смысле и значении которых у нас мало отдают отчета, повторяя лишь анекдоты о принуждении всем пить, о принуждении являться в ассамблеи, рядясь в заморские платья, о принуждении в возведении города на болоте. Между тем выйти русской женщине из терема, где она жила как бы взаперти от большого мира, неужели не радость? Одеться молодому человеку франтом на иноземный манер разве не весело? На преобразованиях Петра до сих пор довлеет взгляд монаха, которого ведь оставили в прежнем обличье, вне новой жизни.

Эпоха Возрождения в России начинается с основания Санкт-Петербурга. История новой столицы в первое десятилетие складывалась в высшей степени драматично. Шла Северная война. Однако нация пробудилась, и уже в 1709 году под Полтавой шведы потерпели сокрушительное поражение, а в 1714 на море у мыса Гангут. Если корабли закладывал сам Петр, то город первые десятилетия строил, можно сказать, Доменико Трезини, инженер фортификации и первый архитектор Санкт-Петербурга, разумеется, в большей мере исполнитель воли и планов царя, которые менялись, пока новая столица пунктирно не обрела те линии и доминанты, начиная с Петропавловской крепости и колокольни с ее золотым шпилем, со зданием коллегий на Васильевском острове, с Летним дворцом до общего замысла Александро-Невской лавры, каковые предопределили, как верхняя часть айсберга всех трудов первых строителей, все великолепие Северной Пальмиры.

Доменико Трезини родился в Швейцарии в кантоне Тессин, где говорят по-итальянски, в 1670 году. В поисках работы он, оставив семью дома, приехал в Копенгаген, где перебивался, видимо, лишь случайными заработками, но тут судьба улыбнулась ему. 1 апреля 1703 года русский посол при дворе датского короля “учинил уговор” с Трезини, весьма выгодный. Трезини едет в Россию обычным путем — через Архангельск, Вологду, Ярославль, Сергиев Посад и прибывает в Москву, где у него было время осмотреться и ознакомиться с древнерусской архитектурой и где он, верно, впервые услышал об основании новой столицы у Балтийского моря. Это путешествие несомненно было поучительно для инженера фортификации, который не побоялся никаких трудностей, что он доказал сразу, призванный царем в Петербург, которого еще не было, а была заложена лишь крепость на Заячьем острове, которая и станет детищем и судьбой архитектора. “Уговор” был учинен на два года, Трезини приехал без семьи, но так и остался до конца жизни в городе, который строил, несомненно захваченный грандиозными планами царя, вовлеченный во все его труды и празднества. Известно, что он дважды был женат, кроме первой женитьбы в родном городе Астано, крестным отцом его сына был сам царь Петр, у него были ученики и денщики, вообще большая семья мастера, вероятно, живого нрава, трудолюбивого и, верно, бескорыстного, под стать царю, которому не приходило в голову прибавить ему жалованья сверх тысячи рублей в год, что он получал по контракту, в то время как вновь приглашенным, правда, известным в Европе архитекторам Шлютеру или Леблону назначал оклад в пять тысяч. Вероятно, Петр в Трезини уже не видел иноземца. Получил прибавленье в жалованьи и звание полковника фортификации Трезини уже при Екатерине I, то есть стал русским дворянином. Разумеется, также он никакой не итальянский и не швейцарский, а русский архитектор, итальянец по происхождению. У Доменико Трезини счастливая судьба гения, хотя его постоянно недооценивали, да и трудно предстать вдруг во всем великолепии, как Франческо Растрелли или Карл Росси позже, на пустынных землях, где поначалу строили деревянные дома, потом так называемые мазанковые, только затем каменные. Трезини мог уехать, как уезжали многие, подзаработав деньги, но он, верно, осознал свою судьбу, столь же исключительную, как личность и начинания Петра. Характер у него был, вероятно, неугомонный, под стать царю, и устремления архитектора и основателя города совпали, слились, и город, как спущенный на воду корабль, ожил, обретя неповторимые черты, но это было только начало.

В связи юбилеем города можно услышать весьма странные вещи; чиновники, писатели заявляют, мол, Санкт-Петербург строили иностранцы, даже: “Вся Европа строила Санкт-Петербург”. Так ли? Половина Европы воевала с Россией либо препятствовала заключению мира между Россией и Швецией, а те иностранцы из мастеровых, купцов, инженеров, что приезжали на заработки, без различия национальности, они были каплей в море, да здесь и неважно, кто они, важно, кто оплачивал их труд, царь, а по сути, русский народ, вот кто строил Санкт-Петербург всем богатством нации и своими руками, собственным гением, воплощенном первоначально в образе царя Петра.