Рентген строгого режима

Шахта № 1 «Капитальная» комбината «Воркутауголь» была одной из самых старых шахт в городе. В сутки из глубины земли на-гора заключенные выдавали от двух до трех тысяч тонн угля, правда, среднего качества, процент коксующихся углей в воркутинской мульде был весьма низок. Шахта работала круглосуточно – в три смены, и три раза в сутки через вахту, стоящую недалеко от рентгеновского кабинета, пропускали примерно по тысяче человек. Я всегда с содроганием смотрел из окна своей приемной на это зрелище. Огромная толпа заключенных, одетая в совершенно одинаковые черно-серые бушлаты с большими личными номерами на спинах и на шапках, все с бледными небритыми лицами, с одинаковым выражением какой-то тупой отрешенности – топталась около шахтной вахты. Разбившись на бригады, зыки выстраивались в шеренги «строго по пять», чтобы нарядчик и солдат из охраны могли без ошибок всех пересчитать, потом, взявшись под руки, шеренгами они подходили к вахте, где два солдата каждого шмонали с головы до ног, потом шеренга проходила через ворота из колючей проволоки и попадала на территорию шахты. Правда, шмоны проводились только в утреннюю и вечернюю смену, в ночную не шмонали, начальство в это время спало, и солдаты манкировали своими обязанностями. После вахты заключенные шли уже вразброд вверх по дороге метров триста до шахтного здания, где каждый переодевался в спецодежду, получал лампочку с аккумулятором, брал, если нужно, нехитрый шахтерский инструмент и спускался в большой клети под землю на глубину до километра.

Шахтерская работа очень тяжела и крайне опасна, а тут еще добавлялось лишение свободы и срока, срока... Почти у всех двадцать пять, двадцать и реже пятнадцать лет. И что бы там ни говорили, лишение свободы – самое страшное наказание после пытки голодом... До сих пор я не могу без слез смотреть на зверей в клетках и давно не хожу ни в какие зоопарки. Как я понимаю этих несчастных животных... Если когда-нибудь на земле и будет построено общество, основанное не на насилии меньшинства большинством, а на высоких нравственных принципах (в чем я лично сомневаюсь), то в таком обществе – я убежден – зоопарков не будет, как и лагерей, впрочем, тоже...

Рядом с общей столовой, в одном ряду с ней, стоял барак Горнадзора – № 11. В нем жили каторжане и зыки из числа лагерной «аристократии» – десятники, бригадиры, инженеры, бухгалтера и экономисты, в общем, «придурки голубой крови», как их называл Гуревич. Надо отдать им должное – все они были специалистами наивысшей квалификации и заняли служебные места по принципу свободной капиталистической конкуренции – удерживался на работе только тот, кто отлично знал дело и относился к своим обязанностям в высшей степени добросовестно. Мест в лагере, где требовался умственный труд, было очень мало, а желающих попасть на такое место – сотни... Это знали и понимали все, включая шахтное начальство. Они служили в МВД и были, как правило, дубье дубьем, в работе разбирались слабо и целиком полагались на совесть своих бесправных подчиненных – особо опасных политических преступников. Но все начальники получали очень большую зарплату, естественно, за счет заключенных, которым до 1952 года не платили ни копейки, да и после «реформы» они получали гроши, в сравнении, конечно, с офицерами. Я уже упоминал, что начальник шахты «Капитальная» капитан Прискока, уходя в отпуск, получил на руки ни много ни мало 160 тысяч рублей... По негласному и неписаному лагерному закону золотопогонное начальство подкармливало своих подчиненных, кроме домашней еды приносили читать книги и носили их письма на городскую почту, которые таким образом не попадали в лапы цензора.

Как я уже говорил, в Речлаге содержались две категории узников – каторжане и заключенные, по-лагерному катээры и зыки, в некоторых других спецлагах – Бамлаге, Степлаге, Горлаге и многих других, заключенные назывались почему-то зэки.