Рентген строгого режима

Я ушел в пультовую и жду, когда у меня на пульте загорится красная лампочка – сигнал включить аппарат. Сигнала что-то все нет и нет, я уже начал беспокоиться, как вдруг в аппаратной раздается страшный рев Катлапса и жалкий лепет Жоры. Я влетаю в аппаратную, зажигаю свет и вижу, как Христиан Карлович, отчаянно ругаясь, размазывает своими лапищами по лицу и голому черепу белую бариевую кашу. Оказывается, доктор что-то замешкался с командой, и Жора неожиданно поперхнулся и выплюнул всю кашу на бедного доктора... Конечно, Жора сконфузился ужасно, долго извинялся, что вышло так глупо. Надо отдать должное Христиану Карловичу, он ничуть не обиделся на Жору и через несколько дней посмотрел его уже без происшествий... А я сделал вывод, что у меня в аппарате что-то не так, если больной может так просто, за здорово живешь, оплевать ни в чем не повинного доктора. Пришлось мне на экран поставить заградительный козырек из плексигласа, и такие случаи больше не повторялись.

В рентгенкабинете по штату полагался дневальный, и в его обязанности входили: уборка помещений, организация приема больных, топка двух печей и куча других дел. Личность дневального имела для меня особое значение, потому что я жил в кабинете один и никто не должен был знать, чем я занимаюсь, кто у меня бывает и куда я хожу в нерабочее время. А еще потому, что он должен был в любую минуту разыскать меня, если в стационар привезут очередного покалеченного на шахте. Кроме всего прочего, мой дневальный должен быть, во-первых, абсолютно преданным мне и, во-вторых, – сообразительным, чистоплотным и умелым. Я кинул клич по лагерю, как в случае с модельщиком, и через день ко мне привели кандидата в дневальные, молодого парня. Я взглянул на него, и сердце у меня сжалось от сочувствия и горечи.

Парню было на вид не больше 22 – 23 лет. Видимо, еще недавно он был внешне очень привлекательным хлопцем, а сейчас... передо мной стоял и преданно смотрел на меня одним глазом калека-инвалид. Все его лицо было иссиня-черного цвета, нижняя челюсть и рот обезображены страшным шрамом, я сразу определил, что парень в шахте нарвался на «отказ» – не взорвавшийся патрон с аммоналом, он поднял его лопатой и принял на себя удар килограмма взрывчатки. Такие случаи были в шахтах не редкость, но, как правило, кончались смертью шахтера на месте, это был первый случай в моей практике, что шахтер после встречи с «отказом» остался в живых... Звали парня Иван Зозуля. В прошлом Ваня был «бендерой», то есть участником украинской националистической организации, действовавшей на территории Западной Украины. Трибунал врезал ему двадцать лет каторжных работ за вооруженную борьбу против советской власти, и врезали, надо полагать, не зря... Было за что, и Ваня это прекрасно понимал. Образование он имел на уровне трех-четырех классов, но способности – отменные: удивительно легко разбирался и в математике, и в русском языке. В общем, мне Ваня понравился, тем более что хлопцы, которые его привели, буквально поклялись, что Ваня меня никогда не подведет и что парень он отличный. Законы бандеровцев я уже знал и понимал, что если Иван не оправдает их доверия – пощады ему не будет.

На следующий день, явившись утром на работу, первое, что сделал Ваня в кабинете – вычистил до невозможного блеска мои кирзовые сапоги. Я был потрясен и возмущен до крайности:

– Ты не денщик и не господский холуй, – внушал я ему, – ты мой помощник в работе, поэтому своими сапогами я буду заниматься сам, а ты принеси уголь и растопи печи.

Днем я дал ему пачку чая и велел для нас обоих заварить его, тем более что большой и маленький чайники у меня уже были. Чая что-то долго не было, и я не выдержал и поинтересовался, где же чай? Ваня принес мне чайник с какой-то бурдой, отдающей старым веником.

– Что это? – изумился я.

– Да чай, – сконфузился Ванюша. – Полчаса его варю, и все никак не заваривается.

После этого я уже не особенно удивился, когда Ваня рассказал мне про своего дружка, который не знал, что у него врожденная близорукость, и когда ему в лагере подобрали очки по глазам, он был потрясен окружающим его миром до невозможности...

В общем, мы с Иваном поладили. Он был умен, сметлив, по-военному исполнителен и чистоплотен, что я особенно ценю в людях. Мне почти не приходилось указывать Ване, что необходимо делать, он во всем быстро разобрался и действовал самостоятельно и вполне разумно. Если, например, в кабинет неожиданно входила очередная проверяющая комиссия и какая-нибудь шишка, вместо того чтобы поинтересоваться качеством рентгеновских снимков, вынимала из кармана шинели кусочек ваты, протирала оконную раму и потом с умным видом исследовала, нет ли на вате следов пыли, – я был совершенно спокоен: следов пыли не было и быть не могло...