Рентген строгого режима

На следующий день Валентин побежал на рынок и быстро распродал свой товар – острейший дефицит! – и получил несколько сотен рублей чистой прибыли. С рынка он прямым ходом побежал в аптеку и скупил весь наличный запас мази и договорился с аптекарем, что тот выпишет с базы еще ящик.

Коммерческое предприятие Мухина заработало на полную мощь. Сам Валентин уже не бегал на рынок, эту работу выполняли за него «шестерки» – помощники, которых он нанял и хорошо платил им за труд. Валентин по вечерам важно сидел на нарах, собирал денежки от торговцев и в специальной книге вел бухгалтерский учет – дебет-кредит, и чувствовал себя на вершине коммерческого успеха. Но самую ответственную операцию – варку, Валентин не доверял никому и в целях сохранения секрета фирмы варил мыло сам. Эту важную операцию он проводил преимущественно по ночам, когда все зыки спали. И вот однажды, зарядив адской смесью бачок и поставив его на раскаленную плиту, Валентин присел около плиты с деревянной лопаточкой в руке. Намаявшись за день на работе, он около теплой печки заснул сном праведника. Естественно, кипящая смесь, лишенная присмотра, пошла крупными пузырями и потекла через верх бачка на раскаленную докрасна плиту. Образовался ужасающе вонючий, прямо убойной силы смрад, смешанный с белым дымом. Поначалу горячий дым пошел густым облаком под потолок, и Валентин даже не проснулся, но потом вонючий пар охладился и серой пеленой опустился на головы спящих на верхних нарах зыков. Как только они вдохнули первую порцию ядовитого дыма, их ударило словно дрыном по голове, и зыки, дико всхрапывая, кубарем скатывались с верхних нар на пол. В бараке поднялась невообразимая суматоха, глотнувшие адской смеси отчаянно кашляли, чихали, ругались по-страшному, бегали как угорелые по секции и даже начали бить стекла в окнах. Валентин ничего этого не слышал, он крепко спал... Наконец все поняли, что произошло, и первым делом выбросили бачок на улицу, проветрили помещение, и наконец Валентин предстал перед судом разъяренных товарищей. В первые минуты все решили Валентина вздуть как следует, но потом, видя искреннее раскаяние коммерсанта, зыки смилостивились и только запретили раз и навсегда варить мыло в бараке. Но Валентин и тут нашелся, разыскал гдето заброшенную старую баню с исправной печкой, и производство мыла возобновилось в полном объеме. Однако коммерческая деятельность Мухина прервалась самым неожиданным образом. В Проектной конторе работал еще один весьма предприимчивый инженер по фамилии Копейкин. Это был прирожденный комбинатор и прохиндей совершенно исключительный. Он и предложил Мухину образовать синдикат по производству туалетного мыла с объединенным капиталом. Валентин, чувствуя себя достаточно независимым в финансовом отношении, наотрез отказался от сотрудничества. Но Копейкин быстро нашел средство сразить «капиталиста» наповал, он вошел в контакт (конечно, с участием в прибылях) с руководством Главной аптечной базы и скупил на корню все ящики с мазью от обморожения. Таким финансовым ходом он лишил Мухина первичного сырья, и тот был вынужден закрыть свою фабрику навсегда.

Все сотрудники-заключенные Проектной конторы жили в бараке № 11 Горнадзора, находившемся рядом со столовой, единственном бараке в лагере для «придурков голубой крови». Всего в этом бараке было три секции, одну занимали инженеры, две другие – десятники, бригадиры и инженеры шахты, работающие непосредственно на добыче угля и проходке. Большинство из них – каторжане, почти все с Украины, советской и Западной, но мы с ними как-то не контактировали, видимо, по простой причине – они были либо на работе в шахте, либо спали как убитые, намаявшись в шахте... Я даже их плохо помню, помню только, что глаза у них словно черной краской подведенные – это от въевшейся и несмываемой угольной пыли. Они выглядели несколько сумрачными, очень уж серьезными, что шло вразрез с нашим обществом – интеллигентов-проектировщиков, где всегда стоял шум, смех и вообще все громко и активно жили...

Помпобытом в нашем бараке был инвалид-каторжанин Николай, он всегда ходил с палкой, после перелома ноги. В шахте он получил инвалидность и тщательно следил, чтобы нога не зажила, как говорили в лагере – «косил на ногу». Я не раз видел, как Николай, зажав палку под мышку, пулей летит по лагерю, но на людях всегда сильно хромал и тяжело опирался на толстую сучковатую трость... Мужик Коля был отличный, держал барак в идеальной чистоте и порядке, и к нам, интеллигентам, относился с отменным уважением. Надо сказать, что наш барак был единственным во всем лагере, кроме санчасти, конечно, в котором не было клопов. У Николая в подчинении трое дневальных, все старички-инвалиды. Как-то я подошел к одному из них, который, водрузив на нос очки, упивался какой-то книгой.

– Что читаешь, старина? – поинтересовался я.

– Роман Александра Дюма «Черный тюльпан», – любезно ответил он.