Репей в хвосте (СИ)

— Смотрите в нашем вечернем эфире программу, в которой мы попытаемся разобраться в создавшейся ситуации. В студии на вопросы нашего комментатора Максима Незнающего ответит представитель Федеральной Службы Безопасности Петр Маричев.

Стульчик запустил отбивку, бодрая музыка которой резанула по моим разгулявшимся нервам как серпом по… гм… Если бы они у меня были, может тогда я бы не тряслась как овечий хвост? А может и вовсе наоборот. Кто знает?

Ольга в студии уже бодро рапортовала о жизнедеятельности Президента, а я пошла к выходу. Максим догнал меня в коридоре.

— Ты в гримерку?

— Нет…

— Как нет? Пошли!

— Я?

— А ты думала за моей широкой спиной отсидеться? — и он демонстративно пожал узкими сутулыми плечиками кабинетного умника. — Пойдем, пойдем. Наш будущий собеседник уже, наверно, гримируется.

— Иди. Я сейчас. Нужно еще кое-что сделать.

— Смотри у меня, Мария!

— Ага, — неопределенно откликнулась я и побежала к своей комнате.

Слова дяди Вени плотно засели в моей черепушке — если прислали пешку, значит хорошо подготовились. О существовании видео, снятого Игорем над тайгой, за сегодняшний день узнали слишком многие, а если учесть болтливость админа, то и об участии в нашей судьбе Петренки тоже. А раз знают здесь, наверняка знают и там, и уже обдумали ответные ходы и контраргументы. Значит, нужен какой-то козырь, что-то, чего никак не ждут. Да простит меня федик в гримерке, но я хотела иметь камень за пазухой, и ни минуты не сомневалась, что при необходимости воспользуюсь им.

На поясе затренькал мобильник, и я была настолько озабочена происходящим, что даже не стала вслушиваться в то, как он поет — мило или гадко, а сразу схватила трубку. Это было письменное сообщение. Оно было кратким, но несло в себе столько…

«Петренко стал шелковый и поет как соловушка. Тайга большая, Маша, а некоторые звезды светят здесь и днем. Не волнуйся. Действуй. Мишка косолапый со товарищи».

Медведь Иванович! И Слава Ильченко. О каких еще звездах-то тогда разговор? Тоже мне конспираторы великовозрастные! Ну что ж, значит можно не опасаться, что Петренко внезапно исчезнет. Как известно — нет человека, нет и проблемы. От себя добавим: нет и свидетеля, а без свидетеля его показания, даже рукописные, яйца выеденного не стоят. А теперь за ним есть кому присмотреть…

Хотела позвонить домой, но поняла, что нет времени на подробные объяснения, которых там наверняка потребуют с меня. Поэтому с сожалением отключила телефон — все равно на эфире пришлось бы, захватила из сейфа то, что хотела и отправилась в гримерку.

Пришлось ждать — оба гримера были заняты. Мальчик колдовал над ничем не примечательным мужчиной в удобно-сером костюме, а девочка порхала вокруг Незнающего. Я ее понимала — не каждый день получаешь доступ к телу начальника, да еще имеешь возможность расписать его… Чуть не сказала «под Хохлому». Нет. Тут из людей нормальных делали звезд экрана. Обычно я с трудом узнавала себя после вмешательства опытного гримера и парикмахера — такая получалась красотка, что потом хоть спи стоя, чтобы не размазать и не растрепать полученный эффект. И почему, когда прихорашиваешься сама, ничего подобного и близко не выходит?

Наконец мальчик управился с гостем, и тот поднялся из кресла перед зеркалом. Взглянул на меня.

— Здравствуйте, Мария Александровна.

Как приятно, что половина ФСБ знает тебя в лицо! По крайней мере, не ошибутся, когда надо будет предпринимать решительные шаги.

— Здравствуйте, Петр Степанович. Скажите, а вы и правда Маричев?

— Что-о?

— А то ваши коллеги, которые посетили меня некоторое время назад, сначала тоже были…

Незнающий вдруг резко развернулся в своем кресле и рявкнул:

— Хватит языком молотить, Мария. Меньше чем час до эфира. Садись гримироваться. Потом пиджак тебе какой-то подобрать нужно. Еще наговоритесь в студии, — и глянул так, что я в момент прикусила свой болтливый язык.

Эфиры типа того, что предстояло провести сейчас, шли из маленькой студии. В нее-то мы и поднялись полчаса спустя. Дорогой гость, ничтоже сумняшеся, вытащил носовой платок и высморкался. Вовремя! Таньке Морозовой пришлось, костеря его в душе на чем свет, опять мчаться вниз к гримерам, чтобы позвать кого-то из них запудрить ущерб, нанесенный этим несвоевременным «естественным физиологическим отправлением». Режиссер рассадил нас, а главный оператор быстро подправил свет. Вот уже на лацканах повисли крошки-микрофончики, за свои размеры и обычное месторасположение на клиенте именуемые «петличками», мы по очереди посчитали вслух по просьбе звукорежиссера. Ведущий оператор в последний раз проверил у своей бригады взятые планы: одна камера крупный на Незнающего, другая — на меня, третья — на гостя, четвертая, закрепленная чуть выше и запускаемая с режиссерского пульта, держит общий план. Перфильев, стоявший у второй (моей) камеры — вот ведь подсуетился — высунулся и подмигнул мне ободряюще. На эфирном мониторе рекламу сменила наскоро сляпанная шапка нашей программы. Режиссер по громкой связи:

— Внимание, тишина в студии. Мотор!

Незнающий: