Репей в хвосте (СИ)

Только сейчас я обратила внимание, что Ахмед весь в крови. Она сочилась из обожженной дыры на боку и обильно смачивала брюки чуть ниже левого колена. Но гнев, ярость, душевная боль, видно, уводили на второй план страдания физические.

— Скорее! — опять повторил он и бросился к плоскому окошку, которое, как я уже знала, выводило в противоположную сторону от входа, к горам — здание было крайним в деревне.

Прямо голым кулаком, ничуть не заботясь о порезах, он высадил стекло и принялся вытаскивать из рамы острые осколки. Зачем? Кто сможет пролезть в эту щель?

— Скорее!

Рванувшись ко мне, бородач буквально выдрал у меня из рук Василька и принялся пропихивать его в только что расчищенный проход.

— Давай! Ты должен это сделать, малыш!

Иисусе! И он смог!

— Беги! Беги, скорее! Спасайся! Иди прямо на тот снежный пик. Видишь, белеет в темноте? Если никуда не будешь сворачивать, скоро дойдешь до деревни. Спроси Лечу Рахимова. Запомнил? Расскажешь ему все, он поможет. Беги! Беги же! О твоей маме я позабочусь. Вот увидишь, все будет хорошо.

Быстрый топот ног потонул в грохоте выламываемой двери, а я все еще, сидела посреди сотрясающейся кровати оцепеневшая и полубезумная.

— Скорее!

Ну что еще-то скорее? Я через это окошко точно не выберусь, хоть и стала тощей как дворовая кошка — голова пролезла, значит и все остальное пройдет.

— В угол, к стене. Скорее!

Ахмед стянул меня на пол, прижал и через мгновение набросал сверху матрас и все остальное с моего импровизированного ложа и Васькиной кровати. Я не понимала зачем до тех пор, пока в щель, образовавшуюся между косяком и все еще прижатой кроватью дверью не полетели пули.

— Прекратить! — это Кощей. Только он умеет орать, не повышая при этом голоса. — Если зацепите мальчишку, придушу собственными руками!

— А мальчишки-то и след простыл. Ищи свищи, — проворчал у моего уха Ахмедов бас, и он зашевелился, высвобождаясь из-под груды постельных принадлежностей.

Но торжество его было недолгим — буквально через минуту кровать подалась, а выломанная дверь косо повисла на одной петле. Кощей, вошедший следом за двумя молодчиками, одного из которых я помнила еще по дороге сюда — он вел машину, оценил ситуацию моментально. Взгляд его быстро ощупал груду разворошенного постельного белья, метнулся к выбитому окну, а потом уперся в Ахмеда, которого уже обыскивал один из его приспешников, в то время как другой не снимал пальца со спускового крючка своего автомата.

— Вы двое, живо! Мальчишка не мог удрать далеко. Найдите и притащите его сюда. А я тут уж сам как-нибудь разберусь…

Я видела в кино жестокие сцены избиений, пыток. Люди, так любовно, с наслаждением писавшие и снимавшие их, никогда даже не соприкасались с подобным в жизни, иначе бы они никогда не смогли… Господи! Ахмед был крупнее и несомненно сильнее, но, во-первых, он был ранен, а во-вторых, и это определило все, Кощей возвел свое умение причинять людям боль в ранг высокого искусства. Он почти танцевал, то нанося удары, то мягко отстраняясь, чтобы избежать ответного выпада, а под конец просто столкновения с падающим телом бородача, или летящих брызг крови.

Опять-таки, сидя перед экраном телевизора, я всегда негодовала, почему же это героини, в присутствии которых злодей зверски избивает какого-то положительного персонажа, а то и вовсе ее любимого человека, только визжат в сторонке, вместо того, чтобы треснуть негодяя чем-нибудь потяжелее, но сейчас у меня и мысли не возникало о вмешательстве. Во-первых, потому что ничего подходящего для того, чтобы стукнуть им просто не было, а во-вторых, состояние оцепенения, в которое я впала, так и не оставило меня, наоборот став лишь острее.

Кощей избивал Ахмеда просто так. Не для того, чтобы получить какие-то сведения, не для того, чтобы подавить сопротивление, которого уже давно не было. Лишь когда бородач потерял сознание, и тело его перестало реагировать на боль, превратившись в некое подобие старой тряпичной куклы, которую мальчишка-хулиган перепачкал в кетчупе, маньяк оставил его в покое. Отойдя в сторону, Кощей привычно одернул пиджак, поправил узел галстука, зачем-то внимательно осмотрел свои руки, и лишь потом взглянул на меня…