Репейка

Репейка уже окончательно решил, что этот человек вправе приказывать, поэтому без колебаний подбежал к новому своему другу-человеку, который с помощью ветчины приобрел неоспоримое право на дружбу.

— Слушаюсь! — сел он возле начатой ямы.

— Подойди, я представлю тебя моему соседу, а также родственнице твоей по имени Дама, неизменной обладательнице поощрительных призов, и Мирци, кровожадной будущей тигрице.

Они уже стояли у хилого заборчика из старых кольев.

— А это Репейка, героический пастушеский пес, милицейская собака, удостоенная отличий. Мы же видим по ту сторону забора Мартона Рёйтека, бывшего служащего государственного лесничества, ныне пенсионера.

— Здравствуй, Репейка, — просунул между кольями руку старый лесничий, и это движение было столь непосредственно и естественно, что Репейке ничего не оставалось, как понюхать его узловатую руку. Потом он понюхал еще раз, словно желая в чем-то удостовериться окончательно, посмотрел на лесника и завилял хвостом:

— Тебе известно мое имя, и рука твоя очень приятно пахнет. Такой запах был у старого Галамба и у того человека, которого сейчас нет здесь… и немножко у Додо. Я тебе друг.

— Чудесный пуми! Не ходи туда, Мирци! Черт бы побрал эту нахальную кошку! Но, может быть, он ее не тронет. Репейка, нельзя!

Разумеется, необходимости в этом предупреждении не было. Кошечка жеманно помурлыкала у Репейки под носом, потерлась об него, потом перевернулась на спину и подняла лапки к Репейкиной морде. В это время подошла к забору и Дама, завистливо покачивая хвостом.

— Со всяким и каждым играть лезет… мое воспитание…

Лесник раздвинул колья ограды.

— Ступай и ты, старушка! Аптекарь болтает невесть что, а вообще-то он трусишка.

— Репейка, — воскликнул аптекарь, — по-моему, нас оскорбили. Как ты думаешь, не поставить ли мне Мартона Рёйтёка перед дулом моего… перед моей лопатой?

Собаки познакомились ближе, хотя Мирци постоянно путалась у них под ногами. Хвост Репейки взволнованно дрожал, потом он, зазывая, побежал к складу. Мирци запрыгала за ним, поплелась и Дама.

— Репейка шесть крыс прикончил, — сказал аптекарь, — а сейчас, честное слово, повел, по-моему, показать их своим новым знакомым.

— Верно говоришь. Гляди…

Дама села возле крыс, потом затрясла головой так, что уши ее разлетелись в стороны:

— Молодец! Но крысы грязные и вонючие, я никогда к ним не прикасалась.

Мирци обошла огромных грызунов, одного даже кусанула.

Репейка заворчал.

— Это не твое… — Потом посмотрел на Даму. — Твоя воспитанница очень нахальна.

— Это правда, по ты должен принять во внимание, что родилась-то она кошкой. Меня зовут, — вскинула голову старая легавая на свист лесника, — мне надо идти.

Она вернулась к забору и протиснулась менаду прутьями.

Между тем, яма была готова.

— Какие-нибудь вилы нужны. Хотя старый Ихарош чудеса рассказывал о своем щенке, мол, все, что ни попросишь, приносит.

— Попробуй.

— Репейка!

Репейка тотчас прибежал на зов — конечно, в сопровождении Мирци: котенок любил поразмяться.

— Принеси крысу… крысу, — показал аптекарь на крыс. Репейка побежал к складу и тотчас вернулся. Он колебался. Это же не трубка и не спички…

— Принеси! Принеси! Крысу… крысу!

Репейка опять сбегал туда-обратно, но приказания не понял.

— Дай ему одну в зубы.

— Я?!

— Ну, подтолкни ему под нос, если боишься их.

— Иди сюда, Репейка! — Лопатой он подтолкнул одну крысу к щенку. — Тащи ее сюда… сюда… вот так, вот так… феноменальный пес!! Неси, неси… потрясающе!

Глаза Репейки блестели.

— Игра… игра! — И он положил крысу у ног человека.

— Неси, собачка, неси всех! Неси сюда, неси! — восторженно взмахивал руками аптекарь, и даже старый лесник удивленно покачал головой.

— Слушай, Денеш, подобных собак на свете немного. Ведь он приносит их по одной и не кусает, как сделала бы даже самая лучшая легавая.

Однако, аптекарь почти не слышал его. Он был потрясен и даже не заметил, что Репейка принес уже всех.

— Тащи, Репейка, неси! Тысяча чертей, мы будем выступать с ним в цирке… тащи сюда, моя радость, чтобы я похоронил их всех в этой яме… на ужин получишь две пары сосисок… неси, Репейка!

Репейка опять побежал к складу.

— Неси! — надрывался аптекарь.

Репейка огляделся, обнюхал место, где только что лежали крысы, а поскольку призыв все повторялся, схватил Мирци и потащил к скорчившемуся от смеха аптекарю.

Мирци мяукала, потом стала сердито фыркать:

— Я тебя поцарапаю… всего исцарапаю! — хотя Репейка нес ее бережно, словно коробку спичек.

— Вот! — Репейка отпустил котенка, а так как тот продолжал ныть, бегло лизнул его в морду.

— Мне ведь человек приказал, а тебе я не причинил никакого вреда…

— У меня же вся шуба в слюне, теперь мне вылизывать ее!

— Репейка, я расцеловал бы тебя, но, после крыс, сам понимаешь… Ну, что скажешь, дядя Мартон?

— Ничего. Не могу слова вымолвить. Слезы градом от смеха… одно точно, немецкие овчарки и в сравнение не идут с этим комочком шерсти. Он нес Мирци, словно яичко. Но эта наука не с ним родилась, его этому научили, и тот, кто учил, был мастер своего дела.