Э м м а П а в л о в н а. Еще бы! Я сама знаю, я там кое-что скомкала… Нелегко, знаете, когда сидит новое начальство, да еще в виде интересного мужчины!
Н а з а р о в
Э м м а П а в л о в н а. Ой, не надо, я еще хуже буду нервничать. А если кроме шуток, Кирилл Алексеевич, то десятый «Б» очень тяжелый, развинченный класс. Один Женечка Адамян чего стоит!
Н а з а р о в. Да, я его запомнил.
Э м м а П а в л о в н а. Специально готовит эти свои пакостные вопросы, чтобы насмехаться над учителем!
Н а з а р о в. Эмма Павловна! А вы не давайте ему такого удовольствия — насмехаться. Он — вопрос, а вы ему — ответ, толковый и ясный. Лучший способ, уверяю вас.
Э м м а П а в л о в н а
Н а з а р о в. А что? Он был в своем праве — на уроке химии интересоваться открытием, за которое академик Семенов получил Нобелевскую премию по химии. А вы были как-то уж очень уклончивы… а?
Э м м а П а в л о в н а. Но вопрос не по теме! Да ему и не нужно это, он и так знает…
Н а з а р о в
О л ь г а Д е н и с о в н а. Вот ждем вас, Кирилл Алексеевич, не можем сами детский вопрос решить: кому ехать на вокзал провожать Серафиму Осиповну?
Н а з а р о в. Вроде мы уже обсудили его.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Ну да, собиралась я, потому что мы с ней условились. Но Марина Максимовна тоже хочет, и не одна, а со своим классом в полном составе.
Н а з а р о в. Не понимаю. А занятия — побоку?
М а р и н а. Мы проведем шестой урок и даже седьмой, если нужно… Видите ли, трудно объяснить новому человеку, что такое для нас баба Сима, Серафима Осиповна… Мы просто не представляем — ни я, ни ребята, — как это она уедет в другой город, в больницу… на труднейшую операцию… и мы не простимся!
О л ь г а Д е н и с о в н а. Ну, Мариночка, не надо драматизировать. Старуха сама сказала — ни в коем случае никого не срывать с уроков.
Н а з а р о в. Последнее распоряжение прежнего директора — как же я могу наперекор? Я не могу, Марина Максимовна.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Позвоните ей, пока она не выехала, и попрощайтесь. Она же так и так н е у в и д и т вас, вы это учитываете?
Н а з а р о в. Вот именно!
М а р и н а. Хорошо.
Н а з а р о в
О л ь г а Д е н и с о в н а. Это я так сладко выразилась, чтобы не напугать вас. Видите: кончается логика — и вместо нее сразу пафос. И перед вами уже не Марина, а прямо Лермонтов в юбке!
Н а з а р о в. А кто возражает ей — тот, соответственно, — Бенкендорф?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Вот-вот. Это утомительно, согласитесь.
Н а з а р о в. Но ведь она не притворяется, по-моему. Так чувствует!
О л ь г а Д е н и с о в н а. Знаете, когда искренность пудами — это тоже тяжело. Побежала я к старухе, пора! Такси еще поймать надо…
М а й д а н о в. Эй, ты не меня ищешь? Если меня — я вот он.
А л е ш а. Что надо?
М а й д а н о в. Нет, я, наоборот, интересуюсь: может, тебе что надо? Может, ты разговор со мной не закончил? Я свободен как раз.
А л е ш а. Ну и гуляй. Мне ты не нужен.
М а й д а н о в. Жалко… А та, которая тебе нужна, пошла на третий этаж. С расстроенным, но гордым лицом!
А л е ш а. Если ты про Баюшкину, то не волнуйся, я ее не искал.
М а й д а н о в. Ну-ну-ну! При чем тут Юлька? Со мной не надо темнить, Лешенька, я такие вещи секу… Думаешь, почему я прощаю тебе нетактичное поведение?
А л е ш а. Да? За что же такая милость?
М а й д а н о в. За тяжелые твои переживания. Я серьезно говорю. Кто не дорос еще — те могут скалить зубы… Я эту кильку презираю. И тебя с ней не смешиваю, понял?
А л е ш а. Пока туманно.