Репетитор

- Ну в общем есть одна… одна абитуриентка, которой нужна моя помощь. По истории, по языку… по литературе отчасти. Ничего особенного, - тон его грубел от смущения, а взгляд ускользал от бабкиного.

- Наклонись ко мне, - услыхал он в ответ.

- Зачем?

- Нагнись, говорю.

Он нагнулся, она поцеловала его.

- Я очень рада, миленький. Могу я тихонько порадоваться? Ну и все. И помоги тебе Бог.

Женя отпрянул, рассерженный не на шутку:

- Чему, чему радоваться?! И почему у тебя такое осведомленное лицо?!

Старая актриса преспокойно сняла очки и щелкнула выключателем ночника на тумбочке. Единственным источником света сделался Катин прожектор за окном.

- Извольте, молодой человек, не орать на женщину, которая годится вам в бабушки! Разозлился, что я поняла, где ты был? Но я же не настаиваю на слове "свидание", назови иначе… пусть это будет "коллоквиум" - пожалуйста! Смотри только, чтобы девочка у тебя не усохла… Ну что стоишь? Все, проваливай, я хочу спать.

10.

На центральной улице одна из витрин представляет собой галерею человеческих портретов, среди них преобладают дети.

Из этого фотоателье вышла Катя. И стоит в ожидании. Накрапывало - и она надвинула капюшон своей оранжевой полупрозрачной куртки. За спиной раздался голос Инки, ее подруги, обращенный к начальнице:

- Эти полчаса, Велта Августовна, я могу и после 18-ти отработать! Чем плохо-то? А сейчас - надо мне. Ну подруга в беде - можете вы понять?

Не дослушав ответ начальницы, Инка выскочила наружу. Поморщилась, раскрыла зонтик. Она старше Кати существенно - лет на шесть. И, похоже, раз в шесть обильнее представлена на ее лице косметика.

- Что ты несешь? В какой я беде? - спросила Катя.

Инка трижды поплевала через левое плечо, поискала глазами дерево, не нашла и трижды постучала по своему темени.

- "В беде" - объяснила она, - это звучит, а все остальные причины на Велту не действуют. В Майори австрийские сапоги давали - так и то с истерикой отпустила. Куда мы идем-то?

- Разговаривать.

В "стекляшке", торгующей мороженым и соками, они поприветствовали знакомую продавщицу через голову очереди, получили неформальную улыбку в ответ и почти мгновенно - подносик с двумя пломбирами, нескупо политыми вареньем.

- Девушки стояли, - объяснено было очереди.

- Это когда же?! - вознегодовал один пожилой гражданин. - Я уже 20 минут…

- Стояли, стояли, - успокоила его Катя, передавая Инке поднос, а продавщице - трешницу. Наклонилась к этому дяде, пояснила: - Легче относиться надо… в ваши годы. Вчера один вот так же завелся - и, пожалуйста, инсульт. Не отходя от кассы.

Дядя еще долго потом шевелил губами, глядя как она устраивается за столиком, как ест… Все искал слова для отповеди и не находил.

Уже поведав подруге главное, Катя ждет ее умозаключений. А Инка нарочно тянет паузу, трудолюбиво заполненную мороженым. Наконец приступила:

- Чего прибежала-то? Я так поняла, что советоваться. А ты ведь хвастаться прибежала - скажи, нет?

- Да чем же, Инка?

- В тебя по уши врезался московский философ - нормально, поздравляю.

- Брось! С первого взгляда, что ли? - не верит и смеется Катя.

- Тут не взгляды уже, тут факты! Предложил он тебе заниматься? Так? Деньги твои ему до фонаря - так? Ну сама подумай: если не влюблен, зачем ему путевочные денечки на тебя тратить?

- А я прямо так и спросила! Я говорю: вы готовый философ, я - девушка со спасательной станции. Что общего-то?

- Ну-ну! А он?

- А он: мне, говорит, казалось, когда садятся рядом два человека, говорящие по-русски, и кладут перед собой Пушкина там или Толстого, - общее между ними возникает, должно возникать…

- Слушай, а он не баптист? - засмеялась Инка. - Странный какой-то…

- Вот, говорит, у вас лежит Белинский. Его статьи, когда они впервые выходили, студенты читали вслух и обсуждали артельно, в этом был свой большой смысл… А я говорю: ну да, они объединялись в это время. Против царя и крепостного права. А мы с вами - зачем будем объединяться?

- Вот именно! А он?

- Нахмурился. На выход подался. Я, говорит, снимаю свое предложение…

- А ты?

- А я говорю: не-не-не, предложение очень подходящее, я его почти принимаю. Только сознайтесь, говорю: захотелось немного приударить за мной?

- А он?

- Погоди. Нормальное, говорю, желание. И зачем его прятать за какими-то студентами, которые в том веке сходились читать Белинского и давно померли?

- Все правильно говоришь, по делу. А он?

- Помрачнел еще хуже. Нет, говорит, Катя - я трезво смотрю на свои данные. И эту вашу гипотенузу мы больше не будем развивать. Нет, вру: не "гипотенузу", конечно, а это…

- Гипотезу?

- Да! Ее.

- Интересное кино… Эту не будем - а какую ж тогда развивать? Мудрено что-то.

…Тесен курортный пятачок, еще теснее он делается в пасмурную погоду. Видимо, так можно объяснить появление в этой "стекляшке" Ксении Львовны Замятиной с какой-то приятельницей. Катя сдавила Инкину руку. Испуганным шопотом объяснила:

- Бабка его!

- Которая? С голубой сединой? Так это ж актриса… как ее? Известная… сейчас вспомню.

- Замятина. Только ты не так сильно зыркай…

- Замятина - его бабка?! - Инку, похоже, это известие нокаутировало.