Репетиции

Аннет сама сказала Сертану, что провела ночь с Чвертинским и, наверное, будет с ним и дальше. Она давно уже стала говорить Сертану о своих любовниках, потому что знала, что он выслеживает ее и ему и так все про нее известно. К Чвертинскому Сертан не ревновал: тот был урод, и Сертан понимал, что Аннет не может его любить. В городе уже был голод, и труппа видела, что если бы не эта связь, театру пришлось бы плохо. Конечно, он не был ей благодарен, но за те шесть лет, что они жили врозь, научился ее жалеть.

Сертана удивляло, почему Чвертинский заставляет их играть каждый вечер, и он спрашивал об этом Аннет. Она говорила, что князь любит ее и любит театр, но Сертан, потому что он жалел Аннет и потому, что Чвертинский был урод, сам стал объяснять ей, что любовник ее смел и умен: еще два дня назад город был парализован рассказами о казацких зверствах и только у них на сцене жизнь была такой, как будто войны нет и в помине, только у них правый побеждал сильного и добро торжествовало над злом. Подойди казаки раньше, они легко взяли бы Тульчин, а сейчас все готовы сражаться, все верят в успех, и сделал это их театр.

Войска в Тульчине было немного, шесть сотен польской шляхты и две тысячи евреев, многие из которых, правда, знали военное дело. Перед общим врагом поляки и евреи заключили союз и поклялись друг другу в верности. Поляки дали евреям оружие, и они вместе деятельно укрепляли город.

Чвертинский был стар, возил к себе Аннет редко, и скоро у нее появилась другая связь. Когда Аннет пришла к Сертану и сказала, что ее любовником стал Рувим — сын гаона, главы тульчинских евреев, Сертан испугался.

Рувим был совсем мальчик, но так похож на Христа, как никто из смертных походить на Спасителя не мог. Сертан и сам приметил его на улице дня три назад и тогда же, еще не зная, кто он, подумал, что вот кого он должен взять к себе в труппу: Аннет — Мария Магдалина, а мальчик — Христос. Потом, уже дома, он отчетливо понял, что Христос был евреем и, как ни странно, он, Сертан, не удивится, если и вправду окажется, Что это Иисус Христос, пришедший спасти их, и еще: если этот мальчик — простой еврей, то и Христос тоже был простым евреем.

Он видел, что и Аннет думает, что Рувим — Христос, кажется, она даже сказала это Сертану, и она сказала ему, что, пока с ними этот мальчик, ее, Аннет, мальчик, Господь не оставит их и казаки не возьмут город.

И все же Сертан не мог ее так отпустить. Он схватил Аннет за руки и стал кричать, что она всех погубит, и поляков, и евреев, что если Чвертинский узнает, с кем он делит ее, он прикажет перебить евреев и тогда не уцелеет никто. Но Аннет как будто помешалась, она ничего не желала слышать и только, плача, повторяла, что любит Рувима, любит его и ей хорошо с ним, как ни с кем.

Такого она не делала ни разу. Сертану она всегда говорила, что к своим любовникам безразлична, они нужны ей лишь как актрисе — ей и труппе. Сертан к этому уже привык, и сейчас, когда она сама сказала, что любит другого, он понял то, что давно было ясно, — понял, что она к нему не вернется, ждать ему нечего и нечего было ждать все эти годы. Он понял, что она никогда его не любила, да, наверное, кроме Рувима, и никого не любила.

Он отпустил ее. Теперь ему было все равно, что будет с ними, все равно, что будет с ней и с этим Рувимом, и с Чвертинским, и с остальными поляками и евреями.

Осаждавших Тульчин казаков насчитывалось тысяч десять и страшим у них был один из подручных Хмельницкого, атаман Гуня. Несколько раз они приближались к стенам города, выбирая место, где удобнее идти на приступ, но поляки и евреи, густо и удачно стреляя, каждый раз отгоняли их с большими потерями. Вечером, едва казаки стали отступать, евреи сделали удачную вылазку, нагнали их и в короткий схватке убили до полусотни. Казаки тогда поняли, что с теми силами, которые у них есть, они Тульчин взять не смогут, и стали со всей округи собирать подкрепление, обещая каждому много добычи. Когда они снова подошли к городу, их было уже тысяч тридцать.

В лесу недалеко от крепости они скрыто соорудили большой железный таран, чтобы на рассвете попытаться разрушить стену и начать штурм. Но кто-то из евреев, заметив их, поднял тревогу, Чвертинский и гаон вовремя прислали помощь, и осажденным вновь удалось отбросить казаков и обратить их в бегство. После этой неудачи Гуня понял, что он только напрасно теряет время и людей. Казаки устроили круг и решили попробовать договориться с поляками. В ту же ночь они с верным человеком послали Чвертинскому дружеское письмо, обещая ему и другим панам мир с условием, что они дадут им в виде выкупа еврейское добро. Коротко посовещавшись, поляки на эту сделку согласились.