Репетиции

Из слов Никона Сертан не раз заключал, что он убежден в том, что Христос уже на земле, давно уже на земле, только еще не объявился. Никон во всем — и в поведении, и по рангу, и по судьбе, и по явной уклончивости и недомолвкам — был первый кандидат на роль Христа, и когда после совместных молитв крестьян с Никоном у Сертана, как я говорил, вдруг все пошло, да так пошло, как и быть не могло — настоящее чудо, — Сертан поймал себя на мысли, что теперь и он верит в Никона: раз Никон в этой постановке так много мог, значит, это его постановка, и опять же сходилось, что именно Никон — Христос. Но было и другое: Никон Сертану не нравился, в нем не было доброты, и непонятно было, зачем, если Никон действительно Христос, понадобился ему Сертан, все это было темно и очень опасно; здесь, в России, Сертан был никто, без Никона у него не было никакой защиты, и идти против Никона, даже пробовать идти, было невозможно.

Когда Сертан начинал верить, что в Новом Иерусалиме и вправду ждут Иисуса Христа, он не хотел, чтобы Христом оказался Никон. Он ревновал к Никону, не любил его и страдал, что готовит поле именно для него. И потом — он помнил Рувима и умом понимал, что Никон не Христос, не может быть Христом, — каким должен быть Христос, он после Рувима знал. Сертан верил, что он первый и увидит, и узнает Христа, если тот в самом деле придет, и догадывался, что это Рувим и будет. Эта вера была внушена ему его актерами. Пока шли репетиции, он постоянно чувствовал то, как они на него смотрят и за кого принимают, кто он для них; его связь с актерами была нутряная, уже давно они жили и ориентировались почти только друг на друга и не могли друг без друга, как мать и дитя, которое она вынашивает.

Через год наступило время, когда Никон стал его подозревать, подозревать, что Сертан не хочет ограничиться своей ролью и помышляет о роли мессии. Никон даже однажды говорил об этом с келарем: а что, если так и есть, хотя, конечно же, француз не может быть Сыном Божьим. Господь не может избрать католика, — но кому ведомы Его пути? — ни на что в тот раз не решившись, он лишь велел келарю следить за Сертаном.

Никон знал, что именно от него, от Сертана, крестьяне впервые услышали Священное Писание, именно он дал им его, и хотя Сертан всегда держался нейтрально, тысячи и тысячи раз подчеркивая, что он никто и никакого отношения к Христу не имеет, и даже когда — а это было нередко — он мог намного облегчить и ускорить работу, если бы взял на себя роль Христа и его актеры играли бы с напарником, а не с пустотой, он ни разу, надо отметить, — ни разу на это не пошел. Но все равно, Священное Писание они слышали от него, узнавали от него, и хотя он не был их напарником, они всегда играли перед ним, когда говорили — видели его и говорили фактически ему и ему хотели угодить, ему сказать, что они все поняли, все. Повторяя роль в своей избе, они тоже видели перед собой то Христа, то Сертана, который должен был оценить их работу, и они, Христос и Сертан, часто соединялись ими в одно.

Всеми, а не только занятыми в постановке, было отмечено и другое: Сертан был чужой, он к ним пришел, и Христос тоже некогда пришел к ним. Его умаление себя, его подчеркивание, что кто-кто, а он точно не Христос (они думали, что так и должно быть) — остальные кандидаты были одинаково деятельны, напористы, тверды, а он таился, был тих и слаб. Так вот, раз их много и они одинаковы, следовательно, они ложны, праведный — он один. Но Сертан не всегда был слаб: они привыкли ему повиноваться. И это тоже важно.

К своему ужасу, Сертан видел, что его все шире принимают за Христа, и знал, что Никону это известно, что люди, в открытую называют его, Сертана, Христом, а Никона — антихристом. Но Сертан по-прежнему был нужен Никону, и у них установились странные отношения, игра — кто что о ком знает. Вера же в Сертана продолжала распространяться, потому что только он был милостив, никого не казнил, не притеснял. Этой тихостью и каждодневной работой он и привлекал к себе, потому что, как я уже говорил, многие тогда поняли, что главное не высовываться, все равно угадать, кто — Христос, кто — антихрист, невозможно, лучше идти тихо, не стремясь никого опередить, и работать, делать угодное Богу, а Сертан явно делал богоугодное, вот и надо его держаться.

Доискиваясь, не Христос ли Сертан, Никон послал одного из монахов на Украину и из его донесений узнал о Рувиме, узнал, как сам Сертан относился к Рувиму, и то, как Рувим был похож на Христа. Ненавидя Сертана, он сразу же поверил, что Рувим был Христом, и обрадовался, что Спаситель — не католик. После Рувима Никон перестает бояться Сертана, и отношения их успокаиваются. То, что судьба уже сводила Сертана с Христом, объясняло его понимание Спасителя, понимание, которое у Сертана, конечно же, было: слишком ловко и удачно он все делал, слишком все ему удавалось, и, главное, актеры играли у него так, как будто были они не актеры и дело было не в Новом Иерусалиме сейчас, а в настоящем Иерусалиме 1666 лет назад.