Читаем Репетиции полностью

В Березняках ссыльные, оценив данную списком их партии подсказку, снова селятся семьями и живут, как жили в Новом Иерусалиме. Территориального разделения на евреев и христиан, возникшего, когда они шли этапом, больше нет, и со стороны понять, кто из них еврей, кто — христианин, невозможно. Только сами они знают, кто есть кто. Этого внешнего разделения нет и позже, все время, пока они живут на одном месте, и лишь в дороге, в пути, когда посторонние причины или внутренние обстоятельства срывают их с места и лишают оседлости, оно появляется вновь.

В дальнейшей их жизни хорошо различимы такие чередующиеся между собой периоды спокойного и стабильного, во всяком случае, внешне, существования и периоды смут и гонений. Первые длительны, продолжаются они тридцать — тридцать пять лет, это время обычной крестьянской работы, упорных репетиций, достойного и твердого ожидания прихода Христа, уверенности, что ждать осталось недолго и Он скоро придет. Община тогда ни в чем ни по духу, ни по букве не отступает от Сертана, точно он и вправду по-прежнему живой и по-прежнему с ними. Потом происходит срыв. Они рвут с его постановкой: в течение нескольких месяцев все, что было им сделано, разрушается и гибнет; пик кризиса часто падает на позднюю осень, зиму и начало весны, но никогда он не длится больше полугода.

Было бы неправильно считать эти кризисы некоей формой массовой циклотимии, нет, то было время торжества их собственного представления, что они должны делать, чтобы пришел Христос. И вот, когда кажется, что их путь, их понимание окончательно победили, постановка, как ее задумал Сертан, уничтожена и уже ничего не вернешь, начинается ее восстановление. Восстанавливать постановку, в сущности, не из чего и некому, и поэтому возвращение к тому, что было раньше, тянется нередко поколение и два.

Решение ссыльных селиться строго семьями — каждая семья в своем доме, — которое снова свело под одной крышей евреев и христиан, было тяжело и для тех, и для других. Жить вместе с иноверцами, изо дня в день, из года в год вести с ними общее хозяйство — очень трудно и, конечно, такая жизнь чревата многими конфликтами. Даже не самые сложные вопросы, как, например, приготовление еды, совместные трапезы, празднование субботнего и воскресного дня, были практически неразрешимы, да и стоило ли вообще пытаться их разрешать — не проще ли было разделиться и разъехаться, тем более, что соединены они были чисто внешне и для чужих. Но ссыльные поколение за поколением продолжали, как и раньше, жить вместе, и то, что это все же оказалось возможным, я объясняю их погруженностью в свою роль, в репетиции. В связи с этим один вопрос особенно занимает меня: стали ли те, кто получил роль евреев, в конце концов, настоящими евреями хотя бы так, что они думали, мыслили и ощущали себя настоящими евреями (что обрезание у них не практиковалось, я знаю точно), или нет? Сертан, добивавшийся абсолютной подлинности игры и для этого рассказывавший им о Торе и Иерусалимском храме, о тульчинских евреях, гаонах и Рувиме, конечно же, невольно склонял их к еврейству, — но многого ли он достиг?

Позже, в конце XVIII века, после троекратного раздела Речи Посполитой, когда России досталась большая ее часть с сотнями тысяч евреев (раньше жить в России евреям было воспрещено), и они, в этом отношении ее полноправные граждане, чаще и чаще попадают в Сибирь, а кое-кого судьба ненадолго заносит и в деревню, заселенную актерами Сертана, сводит одних и других — вхождение, вживание и понимание еврейства теми, кому выпало играть роль евреев, вне всяких сомнений, становится полнее и осмысленнее. Ко времени смерти императора Павла 1 у ссыльных уже есть своя синагога, свое кладбище, свой раввин и кантор, а некоторые даже знают немного древнееврейский и молятся на этом языке. У попадавших в их деревню евреев они подмечают нравы, поведение, характер, жесты и, как могут, подражают им. Они старательно выспрашивают и заучивают еврейское богослужение, а потом с огромным трудом через римлян выменивают для своей синагоги необходимую утварь, книги, одеяния и гордятся, что теперь у них все так, как и должно быть.

Перейти на страницу:

Все книги серии Владимир Шаров. Избранная проза в трех книгах

Репетиции
Репетиции

Владимир Шаров — выдающийся современный писатель, автор семи романов, поразительно смело и достоверно трактующих феномен русской истории на протяжении пяти столетий — с XVI по XX вв. Каждая его книга вызывает восторг и в то же время яростные споры критиков.Три книги избранной прозы Владимира Шарова открывает самое захватывающее произведение автора — роман «Репетиции». В основе сюжета лежит представление патриарха Никона (XVII в.) о России как Земле обетованной, о Москве — новом Иерусалиме, где рано или поздно должно свершиться Второе Пришествие. Евангельский миф и русская история соединены в «Репетициях» необыкновенной, фантастически правдоподобной, увлекательной, как погоня, фабулой.Вторая книга — сборник исторических эссе «Искушение революцией (русская верховная власть)».Третья книга — роман «До и во время», вызвавший больше всего споров.

Владимир Александрович Шаров

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза