Репетиции

Пристав и стрельцы, сопровождавшие ссыльных в Березняки, все лето понуждали их рубить избы и расчищать землю под зябь, но ни уговоры, ни сила не действовали. Надзор был слаб, стрельцов меньше десятка, и поселенцы при первой возможности убегали в лес, прятались там и, готовясь принять Христа, снова и снова повторяли свои слова и роли. В том, как они убегали, была какая-то виноватость, было видно, что ссыльные понимают, что то, что заставляют их делать стрельцы и, не сумев заставить, делают сами: строят, пашут — надо и необходимо им, то есть всегда раньше было нужно, необходимо и правильно, но сейчас здесь и лишь для них это стало ненужным, лишним, но ничего ни объяснять, ни сказать стрельцам они не могут. Так что стрельцы, которые все это делают, правы, однако и они, ссыльные, тоже правы, но, пожалуй, стрельцы правы все же больше, потому что правота ссыльных — исключение, а их правота — правило. Эта виноватость была видна и десятнику, и его людям, из-за нее они считали тех, кого привели на Кеть, юродивыми, дурачками, и все же они ждали, что ссыльные им объяснят или проговорятся, почему не строят, не пашут, а уходят. Несмотря на предупреждение воеводы, они хотели этого, но никто говорить с ними и не думал, ссыльные молчали и, как и раньше, едва рассветало, куда-то ускользали, прятались.

Когда они в первый день ушли в лес и пропали, десятник думал, что они бежали, и бежали «с концами», он был очень испуган, боялся, что после строгостей и опал, которые принесла с собой эта партия, ему, когда воевода узнает, что они скрылись, не сносить головы, но к ночи ссыльные неожиданно вернулись, разожгли большие костры и вповалку заснули около них. Он дважды их, спящих, пересчитал, убедился, что собрались все, ни один не ушел, обрадовался и успокоился, получалось, что и вправду, как говорили московские приставы, из этой партии никто не бегал. Тогда же он решил, что лучше, пожалуй, оставить их в покое: пускай не работают, только бы не разбежались. Это было, конечно, разумно, но у него был строжайший наказ хорошо устроить партию, и теперь стрельцам, несмотря на то, что он видел, как они недовольны, пришлось самим и пахать, и рубить избы.

В начале сентября поведение ссыльных меняется: часть их уже понимает, что Христос к ним сейчас не придет и они ждут Его напрасно. По мнению большинства, ошибка была не в том, что срок Его прихода, известный и предсказанный давным-давно, был неправилен уже этой известностью и предсказанностью — ведь что будет и когда будет, человеку знать не дано, — а в выбранной точке отсчета. Многие из них и раньше были уверены, что Христос, второй раз придя на землю, проживет здесь не столько месяцев, сколько, проповедуя, ходил по Палестине, а те же тридцать три года, что и в первый раз. Тридцать три года Он будет бороться с антихристом, и только в 1699-м или 1700-м году настанет срок суда и конец. Их августовская уверенность, что Христос идет и вот-вот будет, была внушена им тем, что все месяцы и годы своей жизни в Сибири они через себя, через свои беды и свою судьбу пытались высчитать назначенный срок, и так как сил у них больше не осталось, не осталось сил жить и ждать, они думали, что уже сейчас начнется, что чаша переполнена и время пришло. Устав, они хотели ускорить приход Христа и отступили от сценария, который был разработан Сертаном и который они вместе с ним репетировали и ставили. Они забыли, что их мало, чтобы принять Христа, что многие умерли и места умерших не заполнены. Если бы Христос и вправду пришел в августе, это бы значило, что роли умерших не нужны, лишние, и, следовательно, Сертан ошибался. Теперь ссыльные поняли, что, торопя Христа, они сами, а не Христос, раздробили и разделили себя на тех, кто необходим и избран, и тех, без кого можно обойтись. Они перестали быть целым, и так же, как себя, они следом разделили Христа — у них получилось, что первые тридцать лет Его жизни на земле, тогда, при начале, в Палестине, тоже были не нужны, ничего не значили и ничего не дали людям.

Осенью 1669 года ссыльные постепенно возвращаются к пониманию, что Господь хочет, чтобы они точно следовали за Сертаном и не отступали от него ни на йоту. Интересно, что те немногие, кто и раньше продолжал хранить Сертану верность, все были из людей, избранных быть около Христа, когда Он родился, знать Христа с первого дня Его жизни на земле, кто первый должен был принять Его и признать. В последующих событиях, в отличие от апостолов, мало кто из них играл важную роль, но и так среди других актеров они были на свой лад аристократами — ведь Христос явился именно им.