Репетиция Апокалипсиса

— Всего-навсего… — беспомощно повторил я и поймал себя на мысли, что даже в слове «беспомощно» есть бес.

— Ну, некоторые каменные. Монолиты. Но ты справишься.

Значит, кресты на могилах не просто символ. Даже если под ним лежит нехристь, встать из-под креста он, она, оно не в силах. Я всегда думал, что могилы — это не просто хранилище. Это дверь. И открываться она может при разных обстоятельствах в обе стороны. А меня, стало быть, нанимают в привратники, в швейцары…

— Привратник — это поэтично, — согласился Джалиб, — ты же понимаешь: чему быть, того не миновать. У вас там в последней части Книги всё уже написано. К чему затягивать? Опять же — не согласишься ты, Макарушка, на таких царских условиях, — он кивнул на выходящую из моря, и дух у меня снова захватило, в голову ударила кровь, — мы с каким-нибудь бичом за флакон водки и пачку «Примы» сторгуемся.

— Если б могли сторговаться, ты бы меня тут не ублажал, — выдавил я, с усилием опуская глаза.

Мне хотелось её видеть. Видеть бесконечно. Пусть даже не прикасаться. Не разговаривать с ней. Просто видеть. Сидеть на этом берегу и смотреть, как она входит в лазурную гладь и, подобно Венере Боттичелли, выходит из моря. Что я готов был отдать за это тридцать лет назад? Всё! Абсолютно всё! Даже душу, потому что не знал её цены. Никто не предложил обмена.

— Ну? — поджимал бес.

— Гну, — только-то и мог ответить я.

— Я понимаю, что в моё честное слово ты не поверишь, но в Книге-то написано…

— Что этот залив может превратиться в огненное озеро, — вздохнул я.

— Данный пейзаж к этой вселенной никакого отношения не имеет. Что ты, как Иванушка-дурачок из русской сказки, ищешь, как выкрутиться и ещё приз при этом получить? — Джалиб явно начинал нервничать, правильнее сказать, беситься.

Одним взмахом руки он свернул видение. В глазах его снова засверкали молнии. Кошачьи усы встопорщились. Крылья африканского носа загуляли.

— Решай!

Если у человека нет сил, надо попросить их у Бога. В это я верил всегда. Душа свернулась в комочек и упала на самое дно сердца… Так, что эхо покатилось по гулкой пустоте сознания. Я зарыдал. У меня даже не слёзы, у меня ручьи полились из глаз.

— Господи, помоги!.. — крикнул я, сползая с кресла. — Господи, помоги!.. — стоя на коленях, я давился собственными рыданиями и просил последней защиты: — Господи, помоги, нет у меня больше сил! Господи, я всю жизнь прожил напрасно, но я Тобой создан! Помоги мне, Господи!.. Господи, прости и помоги!..

Со стороны города ударил колокол. Я знал его голос. Я не перепутал бы его ни с каким другим. Главный голос на колокольне у Храма Воскресения Христова. Мерно, удар за ударом, его мягкий бронзовый баритон рассеивал серое марево ночи. То, что с востока надвигалось на город, не совсем походило на обычное утро, но это было хоть какое-то подобие рассвета. А колокол пел и пел, и бес, мучивший меня, на глазах съёжился, сжался, буквально вспыхнул, точно головка спички, и, чмокнув всасывающим его пространством, исчез.

— Подумай, я вернусь… — услышал я последние слова Джалиба.

Колокол бил. И благовест, и набат. Обессиленный, я упал на родную кладбищенскую землю».

4

— Колокол! Бабушка, колокол! Слышишь?!

Галина Петровна не торопясь села в кровати, с любовью посмотрела на внучку.

— Да слышу, слышу. К заутрене, что ли, так рано? Вроде не так как-то…

Даша вскочила, стала открывать окно.

— Я же говорю: ночью что-то случилось. Точно тебе говорю. Во всём городе.

— Ну, если случилось, то уже случилось. Главное — мы с тобой на месте, сейчас чаю попьём, потом будем со всем разбираться.

— Рассвет-то какой-то необычный. Точно не рассвет, а марево.

Но Галина Петровна не смотрела в окно, а прислушивалась.

— Это не Феодосий звонит. Точно не Феодосий, — насторожилась она. — Неумёха какой-то звонит. Не поймёшь, набат или благовест. Скорее набат.

— Зачем?

— Если набат, значит, созывают всех.

— Мы туда пойдём?

— Чаю-то надо выпить. Не пост, поди.

— Ага, чаю, — усомнилась Даша, — электричества до сих пор нету. Газ, интересно, подают или нет? — Она чуть не вприпрыжку бросилась в ванную комнату. — Бабушка! — закричала оттуда. — И воды нету! Я как на улицу без душа пойду? Умыться и то нечем!

— Это у тебя нечем, — проворчала в ответ Галина Петровна, — а мы люди невзгодами учёные. У меня в бытовке нашей несколько пятилитровых бутылок набрано. И умыться, и готовить хватит. Там и эта, — наморщила лоб, вспоминая, — керосинка.

— Ты прямо как на случай войны…

— На всякий случай. Думала, грешным делом, китайцы до нас дойдут. А они, глянь, в другую сторону всей своей армадой попёрли. Ещё читала в журнале, помню, что сейчас должны всё решать небольшие мобильные части, а тут на тебе, выкуси — мобильные части по пять миллионов, да ещё и при ракетах, танках и самолётах. В наше-то время про китайскую армию анекдоты рассказывали…

— Баб, а почему они на нас не пошли?