Replay

Мама молчит в ответ, согревая тяжелым выдохом в плечо, мою озябшую от излишнего напряжения кожу. Спокойные волны, омывающие ступни, утягивают за собой скоротечный бег мыслей. Уводят на глубину. В лазурные отблески тех безоблачных дней. К просторному бунгало на берегу океана, окутанного солнечным светом и белоснежным песком. Сравнимым с моим тонким шифоновым платьем и длинной ажурной фатой… Крепкая рука Сергея, ведущего к алтарю вместо отца, сдерживает ощутимый мандраж. Маленькая церквушка, притаившаяся в тени высоких деревьев, находится в десятке метров от места нашего обитания. Тут же. На берегу. Деревянная лестница устремляется вверх. На небольшой пригорок. Скрипящие ступени под босыми ногами, навевают небывалое чувство азарта: поскорее совершить этот желанный шаг. С учётом того, конечно, если до искомой точке мне всё же удастся живой и невредимой дойти. Запах свечей и благовоний сбивает с ритма, приковывая взгляд к ликам старых, потерявших цвет, икон. Всё кажется слишком хрупким. Зыбким и невесомым. Таким же, как и обряд, который должен провести невысокий, сухожилый, русскоговорящий священник. Я смутно помню обеды, которые он просил повторять нас обоих. Слова, озвученные каждым из нас после. Импровизацию, идущую от сердца. Вне заученных фраз или заготовленных суфлерских листков… Видеозапись в подобных местах строго запрещена… Я помню лишь ощущение. Всецело чувствую это вновь, спустя годы, стоит только плотнее прикрыть глаза. И это время, пролетевшее в одночасье, в то же время, растянувшееся на века, мне было спокойно в объятиях своего мужа. Тогда… Всегда, если быть честной. В руках Антона. И держа его за руку. Я плакала от ощущения удушающего счастья, лишающего способности нормально дышать. Дрожала от лёгких соприкосновений. Словно до этого дня он не притрагивался ко мне и вовсе. Касалась губ, спустя долгие часы вынужденного воздержание во время обряда, испытывая чувство, сравнимое, разве что с моральным оргазмом. А сейчас… Сейчас. Ощущая расщепляющую на молекулы боль, я готова… Нет, не готова. Решила для себя, что должна. Отпустить. В случае повторного провала. Не имея морального права изводить собой дальше. И больше…

– Улетаю завтра вечером, – монотонно произношу в адрес мамы. – К обеду следующего дня буду на связи.

– Передай ему от меня спасибо, – произносит нейтрально.

– Мам, я не собираюсь… – твержу упрямо на выдохе. – Антон как-то усмехнулся над тем, что занимаясь благотворительностью и извечным поиском инвесторов на светских раутах, для своих проектов, я добела отшлифовала свою карму. Возможно, Всеволоду сейчас импонирует то же самое. Зачем лишать человека удовольствия в жизни?

– Родная, ты должна постараться его простить. Нельзя копить в себе обиду. От неё надо избавляться в зачатке, не позволяя разъедать собой сердце.

Поджимая губы, с виноватым взглядом смотрю на неё, произнося раньше, чем получается обдумать озвученное:

– Мам, ты простила папу за то, на что он обрёк тебя той злосчастной поездкой?

– Я вообще не должна была ехать, – улыбается с нотками грусти, не меняющими той нежности, от которой буквально светится её лицо. – Может быть, останься я дома – всё было бы иначе. Да только я не хочу думать об этом и, родная, прошлого не изменить. Не вернуть. Я перед Богом давала обещание твоему отцу быть с ним до последнего вздоха. Так или иначе, я это исполнила. У меня нет повода кого-то корить. Я благодарна Всевышнему за каждый прожитый день и ежедневно молю его, чтобы ты была счастлива.

Пытаюсь выдать ответную улыбку, которая перекашивает губы гримасой, попадая в теплые объятия, прижимающие к ровно бьющемуся, спокойному сердцу.

– Когда назначена дата подсадки? – уточняет, невесомо поглаживая меня по спине.

– Через месяц, – роняю обрывисто.

– Значит, успеешь сотни раз всё переосмыслить, – с долей улыбки, насыщающей голос, подводит тихий, неспешный итог.

– Какой номер обратного рейса? – уточняет серьезно Антон, сканируя объективом камеры телефона только что выданный на руки билет.

Задумчиво хмурюсь, пытаясь отыскать на дне сумки бумажку с распечатанной электронной квитанцией, где прописана вся информация. Несколько раз, перебирая в руках одни и те же вещи, начинаю неподдельно злиться, слыша бархатное, буквально под ухом:

– Иди-ка ко мне.

Обнимает за талию, прижимаясь корпусом тела. Посреди зала. В беспросветной толпе. Безвольно вытаскиваю руку из сумки, позволяя упасть вниз на допустимую длину ремня, понимая, что в своих мыслях я не могу сконцентрироваться на подобной мелочи.

Застолбляет губы на виске, шепча еле слышно:

– Что с тобой происходит, любимая?

– Тош, я просто устала, – выдаю так же негромко, сцепляя руки вокруг его шеи и зарываясь пальцами в ёжик отросших, выгоревших на солнце волос.