Реплика в зал. Записки действующего лица

Когда я еще колупался с заметками для газеты и отбивал пятки, испепеляя себя желанием стать мастером спорта, она, двадцатилетняя, уже умела расставлять слова вот так, например:

Припоминается мне снова,

что там, среди земли и ржи,

мне не пришлось сказать ни слова,

ни слова маленького лжи.

Короче, взирал на нее с восторгом, упивался возможностью быть рядом.

У того моего плаща большая пуговица болталась на нитке. "Так вы потеряете, - сказала Бэлла. - Придем в гостиницу, - пришью". И пришила. Ловко и накрепко.

Плащ давно стал узок, висит на даче вместе с той пуговицей, на память...

За обедом - коньячок. Как иначе, когда такая замечательная компания! Правда, Шацилло даже не пригубливал Мы же с Климовым знали норму. Что касается Беллы, то она в первый день не отказалась, на второй предложила сама, а дальше я не без ужаса стал наблюдать приближение проблемы. О ее существовании судачили еще в Москве, но не очень верилось...

Местная творческая интеллигенция своим вниманием нас не оставляла: кто присоединялся в обед, кто вместе поужинать, несколько раз большой компанией допоздна прошумели в гостиничном номере. В основном это были сценаристы и режиссеры с Рижской киностудии. Но вскоре Белла стала ходить в сопровождении сначала стайки, а потом и стаи местных поэтов. Эти наливали, не рифмуя.

Раза два Белла являлась на вечерние выступление в таком раскованном состоянии, что приходилось спрашивать: "Вы в порядке? Выступать можете?" Она собиралась с силами, мобилизовывалась, и все проходило благополучно.

Афронт случился под занавес, на последнем выступлении. Дело было в просторном зале - этаком амфитеатре - Дворца культуры знаменитого тогда на всю страну завода ВЭФ.

Свободных мест нет, люди сидят на ступенях в проходах.

"Сможете?.." - пришлось поинтересоваться и на этот раз у Беллы перед выходом на сцену. - "Все прекрасно!" - был ответ.

Расстояние от журнального столика до микрофона она одолела не очень уверенно, но все-таки не промахнулась. Переждала аплодисменты. И по традиции начала со стихотворения "Мои товарищи". Только здесь, в Риге, она не менее пятнадцати раз начинала с него. Звонко произнесла первые две строчки - "Когда моих товарищей корят, я понимаю слов закономерность" - и - замолчала. Не пошло. Начала снова и снова не пошло. Как бы давая понять, что все это значения не имеет, Белла сорвала с шеи свой длинный шарф и бросила перед собой. Вот, мол, я как! Уже без шарфа она в третий раз произнесла "Когда моих товарищей корят" и в третий раз не вспомнила продолжения.

- "Но нежности моей закаменелость", - попытался подсказать, поскольку со слуха давно выучил это замечательное стихотворение. Поэтесса не отреагировала. Она упрямо вернулась к началу, и вновь замолкла.

Мне живо представилась телега , которую накатает в Москву любой из здесь сидящих: как не стыдно москвичам в таком виде выходить к рабочей аудитории, ну и т.д.

Подошел к Белле, как бы поднять шарф, и шепнул: "Все нормально, идите садитесь..." Она послушалась с явным облегчением.

Пока Дима с Элемом отвечали на записки, я тихо успокаивал: " Ничего страшного, Белла! Стихотворение ваше - хотите помните, хотите - нет, кому какое дело". Ее прекрасное лицо было белым, будто неживым. Она вряд ли меня слышала...

Через три года у нее появится стихотворение "Взойти на сцену" - очень грустное. О цене присутствия пред миллионами глаз. Может быть, тот выход на сцену ВЭФа стал для него первым толчком? Почему бы нет...Вчитайтесь в первые строфы:

Пришла и говорю: как нынешнему снегу

Легко лететь с небес в угоду февралю,

Так мне в угоду вам легко взойти на сцену.

Не верьте мне, когда я это говорю.

О мне не привыкать, мне не впервой, не внове

Взять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз.

Мой голос, словно снег, вам упадает в ноги,

и он умрет, как снег, и превратится в грязь...

Спустя некоторое время мы встретились еще раз, на показе какого-то начисто теперь забытого фильма в доме американского посла в Спасохаузе. Поскольку легкая выпивка с подносов только раззадорила, было решено всей писательской компанией переместиться в Дом литераторов и там "добрать". Позвали заодно и работника посольства Джона Лодейзена. Имя восстанавливаю по недавно изданным мемуарам Анатолия Гладилина, он, помню, тоже там был.

Белла Ахмадулина тогда была замужем за детским драматургом Геннадием Мамлиным. Он ее сопровождал. Рассказывали, что Мамлин, оставляя жену с ребенком, успокаивал: "Ты должна меня понять - я же ухожу к самой Белле Ахмадулиной!" Кстати, его мальчик, когда вырос, стал режиссером и в перестройку успел создать прорывный по тем временам и знаменитый до сих пор фильм "Нога". И вскоре умер.