Репортаж без микрофона

В дни выпуска спектакля все превращается в сущий ад. Что лучше: не слушать никого, так ведь чаще предлагают режиссеры или, наоборот, внимательно прислушиваться к замечаниям и пожеланиям коллег? Как относиться к рецензиям? Сам Немирович-Данченко как-то выразил сомнение по поводу пользы оценок актерских работ в рецензиях. Ведь актер, желая того или нет, учитывает все замечания. Даже те куски в роли, которые расхваливают рецензенты, он может напортить, поневоле «нажимая педали» в лучших местах создаваемого образа и, наоборот, с чрезмерным рвением «исправляя» плохие — еще больше ухудшить их.

Весь этот процесс очень сложный, напряженный, и каждый артист проходит его как получится, по наитию. Отлично понимаю, что готовых рецептов в этом деле никто не выдает — ни психологи, ни философы, но покопаться поглубже, разобраться и изучить вопрос необходимо. Думается, что психологи, глубоко заинтересованные театром и любящие его, могут оказать неоценимую услугу. Одним из таких и был Реваз Натадзе. Вот один из экспериментов, проводимых им на лекциях. За ширмой он усаживал человека, который был невидим для нас, и предлагал ему громко читать текст — стихи, прозу или просто газетную информацию. После прослушивания мы должны были рассказать об этом человеке все. Кто он, какой национальности, какого возраста, профессии, наклонностей, словом, все, что мы могли «вычислить» только по его голосу.

Если этот человек месяц или три тому назад уже читал за той же ширмой, мы должны были угадать, что этот голос слышим не впервые, что он — наш давнишний знакомый, читавший нам текст три месяца тому назад. Стоит ли говорить, что такой тренинг очень полезен для актеров, хотя бы с точки зрения познавания, угадывания характера.

Но вернемся к памяти, умению запоминать.

Немало лекций Натадзе касались этих вопросов. Именно он впервые поведал нам, что есть категория людей, которые запоминают с помощью зрения. Они видят событие, личность, страничку книги и просто «считывают» эту страничку. Одни «думают», другие «видят». Какой-то фактор, внутренний или внешний, скажем, зашторенное окно или залитая солнцем, как в тот день, аудитория, возможно, какой-то жест человека служит импульсом для «всплытия» в памяти того дня или какого-то события. Иногда запоминание проходит без непосредственных зрительных следов. Ну, скажем, видя один образ, очень конкретный, в голове появляется голубой или зеленый цвет. Шум может вызвать ощущение света или, опять-таки, цвета. Это — синестезия, есть такое определение в психологии. К замечательной группе людей с особо яркой формой комплексной «синестезической» чувствительности можно причислить композитора Скрябина. Каждый звук рождал у него переживание света и цвета. Звуки или слова могут выбывать запахи, осязательные образы и т. д. Еще многое другое рассказывал наш любимый лектор и что самое главное, пробудил в нас интерес к этой теме, который лично у меня не затихает по сей день…

Приведу пару интересных случаев из своей жизни и только после этого попытаюсь сделать кое-какие выводы.

В середине семидесятых с группой актеров нашего театра я разъезжал по районам Грузии с концертным репертуаром. Театр им. Марджанишвили самый любимый — не боюсь громко заявить об этом — театр у нас в республике. Принимают везде торжественно, шумно. Мы только что отработали в прекрасном районном центре Гали, и нам устроили пышный банкет. Верховодил приемом актеров первый секретарь райкома партии Элефтер Тарасович Ригвава, большой театрал и страстный поклонник спорта. Все было красиво, торжественно. У всех приподнятое настроение. Нас — 7 человек, хозяев — тридцать-тридцать пять. Застолье вел Элефтер Тарасович. Тосты его сыпались как из рога изобилия — за гостей, за театр Марджанишвили, за театр Руставели, за родителей, за семьи, за наших учителей, за детей — и так бесконечно. Нам же не терпелось провозгласить гост за прекрасных людей, устроивших эту замечательную встречу. Я сидел рядом с ним, то и дело напоминая, что пора бы и хозяев отблагодарить. Но тамада был неумолим. Говорил он прекрасно, от чистого сердца. Но ведь всему есть предел. Наконец он внял нашим просьбам и предложил тост за всех хозяев вместе. Довольно редкий случай в грузинском застолье. Справа от меня сидел Шота Габелая — талантливый молодой артист, рано ушедший из жизни. Балагур и острослов, он не упускал случая сострить, придумать что-либо неожиданное и смешное. Как только Элефтер Тарасович начал свою речь, представляя хозяев поименно, называя и занимаемые должности, Шота шепнул мне:

— Иваныч, давай ошарашим всех. Ты слушай внимательно и, как только Тарасыч закончит свой спич, грянь речью и назови всех хозяев также поименно, с учетом их должностей. А?

— Ты с ума сошел! Их ведь более тридцати, и голова у меня не свежая.

— Прошу тебя. Ну, соберись же!

И я собрался. Внимательно слушаю тамаду, не пропуская ни одного его слова. Друзья с мольбой в глазах уставились на меня. Элефтер Тарасович закончил и громко сказал:

— Алаверды к Котэ Ивановичу!