Репортаж не для печати

Я влился в толпу из сотен и тысяч людей, и процессия, возглавляемая Пагирой и монахами, несущими Ковчег, потекла по улицам, иногда чуть притормаживая, иногда, напротив, набирая скорость. Мы шли через весь древний город, и священники, облаченные в белые одежды, били в барабаны, играли на флейтах и тамбуринах. Вокруг стоял такой невообразимый шум, какой можно услышать только во время финального матча Мировой серии по бейсболу. Время от времени в наши ряды вливались с соседних улиц новые группы людей, и торжественная процессия как будто обретала новое дыхание.

Впереди Ковчега шествовали импровизированные группы танцоров: одна из них состояла только из мужчин, другая – только из женщин. В центре каждой группы находился человек с барабаном. Он бил в него изо всех сил, извлекая дикие и воинственные звуки, прыгал, поворачиваясь из стороны в сторону, и что-то взахлеб кричал. Рядом с Пагирой, внимательно выбиравшим маршрут торжественного шествия, я заметил молодого эфиопа, одетого в одежду из белого шелка, исполнявшего дикий танец. Прекрасный в своих движениях, великолепный в своей неудержимой энергии, он, казалось, находился в трансе. Совершая пируэты, кульбиты, мотая во все стороны головой, он двигался в известном только ему одному ритме, каждым своим движением как будто вознося благодарность Всевышнему за радость жизни.

Наверное, три тысячи лет назад царь Давид исполнял точно такой же танец, следуя во главе торжественной церемонии внесения Ковчега в Иерусалим.

« Девид и все сыны Израилевы играли перед Господом на всяких музыкальных орудиях из кипарисового дереве … Давид скакал изо всей силы пред Господом; одет же был Давно в льняную одежду. »

Внезапно молодой парень задергался в конвульсиях и рухнул на землю без сил, словно в глубоком обмороке. Он был заботливо поднят на руки несколькими людьми из процессии и отнесен на обочину; его осторожно уложили на траву и женщины стали приводить юношу в чувство. Толпа устремилась вперед с еще большей энергией и волнением, чем прежде. Все новые и новые танцоры энергично заменяли уже истощенных и измученных.

Все это время я старался не выпускать из виду Ковчег Завета, покрытый красно-золотым покрывалом. Когда в наши ряды вливались группы людей с соседних улиц, то меня толкали с такой силой, что я терял священный объект из виду. Тогда я отчаянно становился на цыпочки, вытягивая шею, снова находил Ковчег и торопился вперед. Боясь быть вновь отрезанным от Пагиры и монахов, теснимый участниками церемонии, я скатывался в сторону по травяным склонам и вновь поднимался наверх, включая дополнительную скорость, оббегал процессию и снова протискивался как можно ближе к священной реликвии.

Здесь, в самом сердце Африки, не было абсолютно ничего принадлежавшего двадцатому веку. Я участвовал в церемонии Тимкат и абсолютно не сомневался в том, что это тот же самый ритуал трехтысячелетней давности, когда Ковчег Завета, после торжественного шествия, был водружен Соломоном в Святая Святых…

3

«Красный негус» разделил судьбу многих диктаторов Африки и Латинской Америки, позорно бежавших с наворованными миллионами долларов. Эпоха Менгисту, длившаяся в Эфиопии в течение почти двадцати лет, бесславно завершилась пышным обедом, устроенным марксистским вождем для своих ближайших сторонников. После торжественного приема и раздачи государственных наград «за успехи в деле построения социализма», Менгисту не без некоторой грусти скомандовал своим самым близким телохранителям подняться на борт самолета.

«Красный негус» поселился в столице Зимбабве. Правительство этой страны выделило ему часть небольшого особняка, возле входа в который круглосуточно дежурил отряд местной полиции. Фактически Менгисту находился под домашним арестом и единственным средством связи с внешним миром был для него телефон. Менгисту звонил иностранным корреспондентам крупных газет и жаловался на «мятежников, разрушивших его планы построения самого справедливого общества на земле – социализма».

Между телефонными интервью он поглощал в огромном количестве виски. После короткого сна он вновь бросался к телефону и набирал номер очередной редакции.

– Алло-о, это «Токио трибьюн»? – кричал он в трубку. – С вами разговаривает президент Эфиопии Менгисту Хайле Мариам. Что значит бывший? Временно проживающий в другой стране. – распалялся он. – Да, находящийся в изгнании. Я хочу сделать заявление. Записывайте…

Правительство Зимбабве долгое время терпеливо оплачивало все телефонные счета экс-президента. Но когда услуги телефонистов превысили пять тысяч долларов в месяц, то зимбабвийские чиновники попросили Менгисту быть поэкономнее. «Красный негус» начал громко возмущаться тем, что его притесняют.

Наконец, у министра иностранных дел Натана Шамуариры иссякло терпение, и он в изысканном дипломатичном стиле, сформулировал предложение: