Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью

Писал он до часу дня, затем мы обедали и отправлялись на прогулку. Зимой мы катались на лыжах. Дороги в тех местах были заледенелые, бугорчатые. После таких прогулок у меня часто болели ноги. На лыжи я встала впервые в жизни, поэтому часто отставала. Юлек время от времени поворачивался и певуче кричал: «Густина!» Или спрашивал: «Ну, как ты, едешь?» Жаловаться я стеснялась, а потому отвечала: «Хорошо». Иногда мы поднимались на окрестные холмы. С горок я больше сползала, чем съезжала на лыжах. Юлек даже сочинил об этом шуточную песенку, вот один из ее куплетов:

Что делать мне с ногами?
Замучил разнобой:
Одна нога на горке.
Другая – под горой.

Зимой 1940 г. выпал обильный снег. Мокрые хлопья облепили крыши домов и ветки деревьев. На кровлях снег лег толстым слоем, ветви склонились к земле. Потом ударил сильный мороз. Ветки, обремененные непосильной тяжестью, начали трескаться и обламываться. Сады и лес как бы стонали. Их стенания проникали к нам в комнату. Юлек предложил пойти в сад и очистить ветви от снега. Мы ходили по заснеженному саду от дерева к дереву и отряхивали ветви. Однако большинство фруктовых деревьев погибло. На следующий день мы отправились в лес, часто проваливаясь в глубоких сугробах.

Ели и сосны были засыпаны снегом. Юлек попробовал потрясти одно дерево. Оно даже не шелохнулось. Тогда

Юлек с разбегу навалился на елку всем телом, но только сам ушибся, а дерево так и не покачнулось. Только несколько снежных комочков свалилось на землю. Мы начали стряхивать снег с тех ветвей, до которых могли дотянуться. Ветки, освобожденные от тяжкого бремени, медленно выпрямлялись и поднимались кверху. Хотя мы промаялись несколько часов, результаты были пустячными.

Возвращались домой в сумерки, замерзшие и проголодавшиеся. Дни были тогда короткими. В четыре часа пополудни уже нужно было зажигать нашу верную компаньонку – керосиновую лампу. Юлек затопил плиту. Это всегда было его заботой. В шутку Фучик говорил, что выполняет обязанности главного истопника. Мы поели, и я сварила немного черного кофе. Это всегда доставляло Юлеку большую радость. Кофе тогда можно было купить только из-под полы и за большие деньги. Еще летом 1939 г. мы достали два кило зеленого кофе. Из этого скромного запаса я иногда жарила десяток зерен.

Примерно от четырех до семи часов Юлек работал. Затем мы делали перерыв и слушали радиопередачи, главным образом из Советского Союза на русском и чешском языках. Юлек проявлял живой интерес к тому, что творится на белом свете. Наш приемник получал питание от аккумулятора, работал чисто, без помех. Приемник стоял в нише, в чулане; чтобы прикрыть нишу, мы прикрепили на стену географическую карту Европы.

Лучше всего Юлеку писалось ночью. Тишина. Все кругом спало. Мы работали на кухне: Юлек – спиной к плите, я – напротив. Плита излучала приятное тепло, пес Йерык лежал у ног Фучика и сладко спал. На улице завывала леденящая душу вьюга, а в кухне царили уют и творческая атмосфера.

В последний январский день 1940 г. Фучик закончил работу о Божене Немцовой. В календарике под датой 31 января появилась пометка: «Закончена «Вожена Немцова борющаяся»». Это произведение было написано за девятнадцать дней. Оставалось перепечатать рукопись на машинке. Юлек так и не научился сразу печатать на машинке. Он говорил, что она является как бы препятствием между мыслью и бумагой. Каждую статью Фучик сперва писал от руки, а затем уже перепечатывал. Правда, когда

Фучик работал в редакции, иногда возникала необходимость спешно написать какую-нибудь заметку. В этих случаях Юлек с ходу диктовал текст линотиписту в типографии. Но это было исключением.

«Божену Немцову борющуюся» он большей частью перепечатывал сам. Только иногда я ему помогала, печатала под диктовку. Он был строгим педантом. Каждая страница рукописи должна была иметь одинакового размера поля по сторонам, наверху и внизу. Он считал, что работа должка быть аккуратной. Кроме того, ему хотелось получить точное представление о том, как будут выглядеть страницы уже готовой книжки. При перепечатке он никогда не позволял закончить абзац на середине первой строки новой страницы, чтобы не возник «племянничек», как говорят наборщики. Если Фучик давал сноску, то рассчитывал ее размер, точно определял ее место в типографском наборе. Такой точности он научился в типографиях при верстке «Творбы», «Руде вечерника», «Руде право», а еще раньше – журнала «Кмен». Юлек знал гарнитуры шрифтов, которыми располагала типография. Он умел бегло читать перевернутый «наизнанку» набор, без оттиска на бумаге, прямо у линотипа или у кассы. Печатники без опасений доверяли ему сверстанные страницы журнала, отлитые строчки которых были лишь связаны шнурком.