Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью

Сердце мое забилось еще сильнее: что, если они спустятся вниз к Тихоте и начнут его допрашивать? Но мой ответ гестаповцев, очевидно, удовлетворил. Нергр положил письмо на пианино, присовокупив его к нескольким письмам из издательства «Чин».

В холл вошла Либа. Красивая, рослая, с волосами цвета зрелой пшеницы, с приветливой улыбкой, словно она не знала, кто такие эти два субъекта. Фридрих стоял у стола и просматривал немецкую книгу «История Южной Америки» Э. Самгабера, которую я переводила. Когда вошла Либа, он вскинул на нее глаза. Она сказала что-то по-чешски. Я быстро посмотрела на нее, потом перевела взгляд на пианино, затем снова на нее и опять на пианино, где лежало письмо Юлека. Глазами я просила Либу, чтобы она забрала письмо с пианино. Я не была уверена, что она поняла меня, а если и поняла, то отважится ли. Нергр также бросил взгляд на Либу, но тут же стал снова просматривать книги. Либа накладывала в фартук луковицы. Я подошла к Нергру и вполголоса спросила:

– Почему ищут моего мужа?

– Не знаю, – холодно ответил он мне.

Тем временем Либа, набрав лук, направилась обратно в кухню. Проходя мимо пианино, она быстрым движением смахнула письмо к себе в фартук и с улыбкой скрылась за дверью. Фридрих пристально смотрел на ее белокурые волосы, которые излучали сияние, но ничего не заметил. Взяв в руки следующее письмо от Юлека – Франты, он просмотрел его и хотел было приобщить к тому, которое несколько минут назад Нергр положил на пианино. Однако не нашел его. Они поискали письмо на полу, на столе, но его нигде не было. Тем не менее у них не возникло даже тени подозрения. Так благодаря Либе письмо сохранилось.

Гестаповцы вышли из холла для осмотра дома. Они протопали по лестнице на чердак, я – за ними. Фридрих спросил меня:

– Чем вы занимаетесь?

– Перевожу.

На чердаке они переворошили рухлядь, но, конечно, ничего не нашли. Во дворе осмотрели все закоулки – и папину маленькую мастерскую, и сад. Если бы они знали, что в саду Юлек зарыл два папиных ружья! Отец смазал их толстым слоем жира и запаковал в непромокаемое полотно, чтобы ружья не заржавели и их можно было бы использовать, когда придет время.

Как жаль, что Юлек не мог видеть гестаповцев! С каким удовольствием он потирал бы руки, видя их кислые физиономии, когда они уходили не солоно хлебавши, с ми-зерной добычей – двумя-тремя не имеющими никакого значения письмами и несколькими книгами.

Фридрих перед уходом сказал мне:

– Если вы что-нибудь узнаете о своем муже либо получите от него письмо, обязаны немедленно сообщить в гестапо!

Я промолчала. Он угрожающе спросил:

– Поняла?

– Поняла, – ответила я.

Ушли. Полицейская западня, угрожающая Юлеку, в третий раз захлопнулась впустую.

* * *

Через несколько недель после визита пражского гестапо в Хотимерж я получила из Праги письмо от жены Прокопа:

«Прага, 22 августа 1940 г.

Уважаемая г-жа!

Я принимаю ваше предложение об издании книжки старых анекдотов под названием «Юмор наших прадедов». Прошу вас безотлагательно приступить к работе и выписать все анекдоты из журналов, имеющихся у вас под рукой, вплоть до 1848 г. Обработайте каждый журнал в отдельности, поставив рядом с каждым анекдотом номер журнала, опубликовавшего его. Пишите без копии, на бумаге того формата, на которой вы мне прислали Сабину, дабы можно было при случае разрезать и перегруппировать материал по мере надобности. Думаю, что это в самом деле будет хорошая книжка.

Вместе с тем прошу вас возвратить одолженные книги, которые, вероятно, вам уже не нужны. В особенности мне необходимы: третья часть «Чешской литературы XIX столетия», в которой есть статья о Сабине; книга Сабины «Духовный к.» (коммунизм. – Г. Ф.). Не напоминала бы вам, если бы обе эти книги не были раскуплены. Остальные книги – не к спеху, потому что они мне сейчас не нужны, а если и понадобятся, то смогу их одолжить.

Благодарю вас и надеюсь на дальнейшее сотрудничество.

Ваша Ярмила Прокопова».