Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью

Возвратившись, фашистка сразу же заинтересовалась новенькой. Мне пришлось быть переводчицей – немка утверждала, что не знает чешского, и за Блажу отвечала я: арестована, дескать, за торговлю яйцами на черном рынке. Через два дня нацистку опять вызвали на допрос. Вернулась она взбешенная: чехи совершили покушение на Гейдриха, объявлено осадное положение. Грубая брань по адресу чехов так и сыпалась. Я спросила нацистку, откуда эти сведения? От комиссара, ответила немка. Блажа уловила «standerecht» – осадное положение. Она поняла значение этого слова, поскольку слышала его осенью, когда Гейдриха только назначили гаулейтером в Чехословакию. Бедная женщина задрожала и разрыдалась, боясь, что ее теперь расстреляют. Я всячески ее успокаивала, уверяла, что это слово имеет совсем иное значение, что ее непременно освободят, ведь она ни в чем не виновата. Мне удалось немного успокоить Блажу лишь после того, как немку выпустили и мы остались вдвоем.

Я не знала о том, что творится на белом свете. На допрос меня все еще не вызывали. Но по злобным окрикам надзирателей и страшной суматохе, доносившейся из тюремного коридора, я поняла, что происходят массовые аресты. Прижав ухо к двери, я ловила каждый звук. Казалось, будто толпы людей бегают днем и ночью по деревянным лестницам и галереям. Слышался звон ключей: вероятно, приводили все новых и новых заключенных. Когда утром нас выводили на несколько минут во двор, мы видели на первом этаже арестованных женщин, а на втором – мужчин. Они стояли лицом к стене. После полудня движение в коридорах становилось оживленнее. Слышался грохот открываемых дверей, топот ног, грубые окрики эсэсовцев, удары, сыпавшиеся на заключенных. Иногда множество людей спускалось вниз с верхних этажей. Тогда мы не знали, что всех их отправляли в Кобылисы на расстрел.

Июньской ночью 1942 г. вдруг резко отворилась дверь нашей камеры и надзирательница с порога крикнула: «Пополнение!». При тусклом свете загоревшейся лампочки мы увидели молоденькую девушку с большими испуганными глазами. Надзирательница громко хлопнула дверью, заперла ее на замок и железную задвижку. В коридоре щелкнул выключатель, и камера снова погрузилась в кромешную тьму. В мгновение ока мы вскочили. Новенькая стояла где-то у двери. Вдруг оттуда раздался стон: «Меня казнят!».

За последние полгода осадное положение объявлялось уже вторично, все новые и новые отряды чешских патриотов гибли от рук нацистских палачей. Но детей – детей же не казнят! А новенькая еще совсем ребенок! Мы начали успокаивать девочку, говоря, что ее просто пугают. Девчурка свалилась на койку, которую мы освободили, и жалобно произнесла: «Я голодна».

По утрам нам выдавали по маленькому кусочку черного тюремного хлеба. Люди в тюрьме голодали. К полудню у нас не оставалось ни крошки. Давно минули первые дни заключения, когда я не могла и думать о еде. И теперь нам нечем было накормить девочку. А завтрак – только через пять часов. Она горько плакала, повторяя две фразы: «Меня казнят!» и «Я голодна!».

Страшно волновалась и Блажа, она боялась, что ее также может постигнуть участь многих погибших патриотов. В эту ночь мы не сомкнули глаз.

Девочке – ее звали Ева Кирхенбергрова – не было и шестнадцати лет. Ее привели в тюрьму в легком костюмчике, в туфлях на босу ногу. Она дрожала от холода. Ева рассказала, что каждый день по радио, а также в расклеенных на перекрестках извещениях нацисты сообщали имена чехов, казненных якобы за одобрение покушения на Гейдриха. Девочка запомнила только одно имя – писатель Ванчура. Я не поверила. Это казалось неправдоподобным! Нацисты ищут участников покушения, продолжала Ева, но пока безрезультатно. Люди тревожатся за свою жизнь: гестапо устраивает облавы и массовые аресты. Уходя утром на работу, человек не знает, вернется ли он домой.

Можно ли верить девочке, не преувеличивает ли она? Мне казалось, что ее фантазия рисует все в слишком мрачных красках. Ева рассказала, как она очутилась в тюрьме. К ним в дом иногда приходил мужчина, его настоящего имени она не знала. Оказалось, что его разыскивает гестапо. Первой арестовали невесту этого человека. Ей обещали свободу, если она сообщит, где скрывается жених. Невеста молчала. Но когда к ее груди приставили револьвер, она сообщила, что жених находится в квартире Евы. К ним нагрянули нацисты, схватили этого мужчину и мать Евы. А за ней пришли на работу – в мастерскую по ремонту чулок.

Начало светать. Под окном беззаботно запел черный дрозд. Он, видимо, хотел утешить узников.

В половине шестого начиналась обычная тюремная жизнь. В коридоре слышался шум воды: коридорные наливали ее в железные ведра. Мы слышали скрежет тяжелых посудин – их волокли по полу. Надзиратели с грохотом отпирали камеры. До нас доносились голоса рапортующих заключенных.