Вечером мы обнаружили в своем почтовом ящике талоны на тридцать уже оплаченных обедов в ресторане Вашаты на Вацлавской площади. Кто иной, кроме Гаша, мог принести их? Юлек взял талоны, минуту молча глядел на них, а потом сказал:
– Но мы не одни воспользуемся ими. И у других товарищей также нечего есть. Эти талоны мы разделим, не возражаешь?
Фучик отдал по десять талонов Яну Крейчиму и Фрицку Райцину – бывшим сотрудникам «Руде право».
В начале мая 1939 г. Юлека вызвали в Союз журналистов и сообщили, что он должен явиться в НОУЗ. Так сокращенно назывались Центральные национальные профсоюзы, которые сотрудничали с немецкими фашистами. На вопрос: «Зачем?» – Фучику было сказано, что НОУЗ потребовали списки безработных журналистов, якобы для предоставления им работы. Юлек уехал домой, чтобы поразмыслить, следует ли ему являться. Мы договорились, что он сходит и узнает, чего от него хотят.
В НОУЗе Юлек говорил с его председателем – Сточесом, который, будто бы по договоренности с немецким шефом по делам печати Вольфрамом фон Вольмаром (мы насмешливо его называли Тунгсрам фон Осрам – по маркам электрических лампочек «Тунгсрам и Осрам»), предложил Фучику место редактора литературного отдела в журнале «Чески делник». Задачей этого журнала было воспитывать чехов, вывезенных на принудительные работы в Германию, в духе преданности империи.
Когда после выпускных экзаменов на аттестат зрелости Юлек уезжал из Пльзеня в Прагу для поступления в высшую школу, мать подарила ему свою фотографию, на оборотной стороне которой написала: «Все обдумай, прежде чем что-либо сделать. Твоя мама». Хотя Фучик проявлял необычайный интерес к романтике и приключениям, рассудительность была неотъемлемым его качеством. Вот и теперь необходимо было все как следует обдумать. Юлиус не сомневался, что «Чески делник» будет фашистским журналом, а потому он не сможет принять предложенную должность. Председателю коллаборационистских профсоюзов было известно, что Фучик коммунист. Неужели Сточес серьезно думал, что Фучик за несколько дней изменит свои взгляды?
Разве мог бы он в фашистском листке выступать против оккупантов? Это было исключено. При первой же попытке Фучика арестовали бы, статья так и не увидела бы света. Мы не были уверены и в том, что его не посадят прямо в НОУЗе, когда он откажется от предложенной должности. И вот Фучик решил поиздеваться над своими нанимателями. Поначалу он спросил, какое жалованье будет положено. Ему ответили, что для раздела культуры в еженедельнике будет отведена всего лишь одна страница. За ее редактирование могут платить тысячу крон в месяц и плюс специальный гонорар за каждую лично Фучиком написанную статью. Он сделал вид, что этого мало. Ему предложили тысячу пятьсот крон. И этого Фучику показалось недостаточно. Тогда повысили ставку до двух тысяч. Но и теперь он не был удовлетворен. Наконец, когда сумма возросла в четыре раза и Юлек почувствовал, что продолжать игру в аукцион было бы слишком рискованно, он сказал:
– Свои убеждения я не продам ни за какие деньги. Писать то, что вы хотите напечатать, я не смогу, а то, что захотел бы написать я, вы никогда не напечатаете.
Затем Фучик отправился в Союз журналистов, чтобы сообщить о своем отказе работать в «Чески делник». Некоторые журналисты пришли в ужас, говорили, что Юлек рехнулся, что он будет немедленно арестован. Ведь известно, что он коммунист, а это уже само по себе является поводом к тюремному заключению. Однако Юлек не мог поступить иначе.
В мае 1939 г. с помощью Курта Конрада – пресс-атташе консульства СССР в Праге – Юлек послал статью для Московского радио. Ее копия не сохранилась. После освобождения Чехословакии Советской Армией приятель Фучика товарищ Василь Прокупек привез мне из Москвы последний абзац статьи:
«Как и в другие времена, в мае цветет на Петржине сирень. Так же, как и в иную пору, в мае прыгают дрозды на зеленых склонах Летны и Кинского сада. Как и в прежние времена, в мае утки выводят своих утят на Влтаве, разлившейся широко от весенних дождей. И Прага прекрасна в сиянии молодого щедрого солнца. Однако пражане, всегда очень гордящиеся своим городом, сегодня смотрят на его красу испуганно и удивляются нечувствительности деревьев, которые смогли зацвести и в мае 1939 года».