Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная инт

Э. Т.: Ты как-то сказал, что на тебя оказало влияние автопортретное полотно Владимира Татлина «Матрос». Ты пытался повторить его эстетику в духе ар-деко в своей иллюстрации к одному журналу. А как ты относился к Малевичу?

Т. В.: В чисто философском плане идея пустого квадрата Малевича была для меня актуальной неоднократно.

Э. Т.: Черный квадрат как модульный фон твоей графики, наверное, не является прямой отсылкой, но концептуальная связь тут присутствует?

Т. В.: Да, здесь может быть философским фоном идея, что черная плоскость как таковая может нести смысл.

Э. Т.: Что я еще хотела бы уточнить — как хорошо вы знали Кандинского? Ты ссылался на его теоретическое и художественное наследие уже в своем тексте «Olukord 1968» [197] [ «Ситуация-1968»], так что некое представление об этом у тебя уже было. А было ли тогда известно об экспериментальной театральной постановке Кандинского «Желтый звук» — попытке синтеза искусства, музыки, звука и света?

Т. В.: Не могу точно сказать.

Э. Т.: В заключение можно, наверное, подчеркнуть: очень важно, что в ситуации советского режима были, как их назвал Юрий Соболев, виртуальные острова, где встречались единомышленники, спасаясь в этом оазисе от советского контекста.

Т. В.: От угнетающей действительности. Два момента были очень важны — во-первых, что Соболев был главным художником журнала «Знание — сила»[198], а во-вторых, что художники этого круга тесно общались с ведущими учеными своего времени. С этим журналом были связаны лучшие умы России. Да и книги, которые делали эти художники… к примеру, Владимир Янкилевский делал очень интересные, порой даже фантастические проекты[199].

Таллинн, 2014

2. Беседа Эльнары Тайдре 31.03.2019 с Тынисом и Эвой Винт на основе вопросов Георгия Кизевальтера (выделены курсивом)

Георгий Кизевальтер: Можно ли утверждать, что дружба и хорошие отношения между художниками Москвы и Таллинна зародились только благодаря связующему звену в виде Юло Соостера? Или имелись и другие факторы? С какого времени можно считать эти отношения утвердившимися?

Был ли кто-то еще с обеих сторон, кто способствовал укреплению этих отношений или пропагандировал в своем городе другой лагерь? Или же мы должны согласиться с предположением, что «искусство Большого Брата доминировало над искусством маленькой Эстонии», что русские «милостиво соглашались дружить с эстонскими художниками, ощущая при этом свое превосходство»?

Эльнара Тайдре: Кто больше всех из приезжавших в Эстонию общался с тобой?

Тынис Винт: Виталий Пацюков. Он был сам по себе. Просто пришел и сел здесь в этой комнате. Один раз он пришел почти ночью, то есть ранним утром — с московского поезда, прибывавшего в шесть утра. Я как раз заканчивал одну работу и сказал ему: «Минутку, я сейчас освобожусь!»

Э. Т.: Чувствовалось ли в случае Пацюкова, что он искусствовед? Отличался ли круг его интересов от художников?

Т. В.: Нет, он был совершенно наш, человек искусства.

Э. Т.: С вами на одной волне?

Т. В.: Да.

Эва Винт: Когда ты познакомился с Борисом Жутовским?

Т. В.: Он был одним из первых, с кем я тогда познакомился[200], да.