Репортёр

За этим весельем никто и не заметил, как наступил вечер. Когда компания вышла из-за стола, решив прогуляться с Йозефом, обещавшим показать живописные окрестности своего хутора, солнце уже село за лес. Было свежо и прохладно. Накинув куртки, Аслан, Алексей и Марта в сопровождении без умолку болтавшего Йозефа стали подниматься на вершину каменистого холма, вдоль которого журчала речка, а с самой вершины спускалось густое облако тумана. Следом увязался и Азор, успевший привыкнуть к гостям.

– Ничего не напоминает? – тихо спросил Аслана Алексей, пока Марта, весело и беззаботно смеясь, перескакивала с камня на камень.

– Что именно? – переспросил Аслан.

– Ну, горы, туман…

Аслан молчал, понимая, о чем спрашивал его друг. И тогда Алексей начал читать:

Где-то в туман попрятались

Горы остроконечные,

Чтобы не видеть яростной

Бойни бесчеловечной.

Где-то в ущелье каменном

Смерч прокатился брошенный –

Горы проснулись памятью

Слез от гостей непрошенных…

Где-то очаг погашенный

Скрыли руины скорбные.

Чей он? – о том не спрашивай.

Ветер то знает горный.

Где-то еще по–прежнему

Снятся края знакомые:

Родина снится беженцам,

Родина разоренная.

Где-то есть край безрадостный:

Скрылись в тумане горы.

Делит война безжалостно

Нас на живых и мертвых…

– Кто это написал? – спросил Аслан. – Я никогда не слышал этих стихов.

– Наш один… Грозненский. Ты не знаешь.

Остаток пути на вершину холма, укрытого туманом, они поднимались в молчании, каждый думая о своем. Поднявшись, они ненадолго остановились, чтобы отдышаться и переждать, пока туман спустится вниз, и тогда они смогут увидеть окрестности. Но туман не спешил расставаться с вершиной, на которой он, видно, задремал, зацепившись за кроны высоких деревьев.

– Я не могу понять, – прижавшись к Алексею и дрожа не то от охватившего ее волнения, не то от холода, спросила Марта, – почему нельзя забыть все, что было? Почему надо все время жить с этим? Вспоминать каждый день, каждый раз… Почему нельзя забыть и жить дальше?

Потрепав Азора за холку, Аслан пошел прогуляться с Йозефом дальше, оставив друга с Мартой наедине.

– Может, ты и права, – в раздумье ответил Алексей. – Надо просто жить, жить, жить… Сколько, для чего, во имя чего? Это уже другой вопрос. Жить и не терзаться тем, что было. Многие так и живут. Никого нельзя осуждать.

– Так что тебе мешает жить так, как живут другие?

Алексей усмехнулся.

– Знаешь, о чем я подумал? В одной святой книге сказано, что всякий, кто идет вперед, но оборачивается назад, ненадежен для будущего царства. А вот я не знаю, касаются ли эти слова тех, кто остался без родины? Кто не может без нее жить, дышать, быть счастливым? Не знаю… Может, и впрямь надо просто жить, просто идти вперед, ни о чем не вспоминая и ни на что не оборачиваясь? Чтобы не споткнуться и не упасть. Чтобы не затоптали те, кто идут следом… Или наша память, наша родина, которая живет в этой памяти, помогает нам, чтобы мы не сбились с пути, назначенного нам Богом?

Он еще крепче обнял Марту:

– Ах да, я забыл: ты ведь не веришь ни в сны, ни в Бога…

– Не верю, – тихо ответила Марта. – Пока что… Но все, во что веришь ты, для меня дорого.

– Вот ты говоришь: «жить дальше». Один мой друг – чеченец – в той войне потерял мать и сам получил шесть осколков. Да и боев в тот момент не было. Шла себе колонна беженцев: женщины, дети, старики. А по ним с вертолета ракетами. Что им там померещилось – не знаю. Взяли – и ударили по той колонне с воздуха. Мой друг кинулся мать спасать, а другие его не пускали. Укрылись в кювете – и не пускали. Потому что видели, что она уже мертва. И вот пойди убеди его, чтобы он все забыл и жил, как все… Живет. Работает, крутится, как может. Даже улыбается иногда. Четверо маленьких детей не бросишь в тот же кювет. А вот его брат до сих пор не хочет жить. Никак не хочет! И все потому, что его беременной жене все в той же колонне осколком снесло полголовы…

– Замолчи, – в ужасе не прошептала, а застонала Марта, но Алексей словно не слышал, продолжая говорить:

– И прожили-то вместе не больше полугода. Ну, погибла… Сколько их тогда погибло! С обеих сторон. Никто никогда не посчитает. Главное, что сам остался жив. Радуйся! А он не хочет… У старой чеченки война сразу восемь сыновей забрала. А она живет. «На все воля Всевышнего», – говорит. И живет. А вот другая мать потеряла единственного сына, которого ей Бог дал. И не выжила от горя. Наверное, верой была слаба. Не смогла сказать, как та чеченка. Собрала его по кускам… Хотя и собирать было нечего: фрагмент позвоночника и ступня. Парень нигде не воевал, никому ничего плохого не сделал. Просто оказался в ненужном месте в неподходящее время. Такое там случалось. Его сначала пытали, потом спрятали в колодце, а потом, для большей острастки, швырнули туда пару–тройку гранат…

– Замолчи.., – снова застонала Марта, впившись в руку Алексея.