Репрессированный ещё до зачатия

На долю Петрухина выпало лишь одно Петрунькино. Судьба к Саше несправедлива. Он должен бы иметь побольше. За этого красавца мужчину просто обидно. Он курирует московский дворец пионеров. И, естественно, охотней курирует очаровашек пионерок. И очень плотненько. В угарном служебном порыве он, разведчик эрогенных зон,[90] нечаянно то ли спионерил, то ли скоммуниздил звёздочку[91] у цесарки. А «за райские наслаждения полагаются адские муки». И он их стоически принял. Месяц назад его женили на этой пострадавшей семнадцатилетней янгице. Ка-ак он, бедняжка, брыкался! Но выбора, увы-с, не было.

Силы были явно неравны. У Саши в загашнике ничего другого не было кроме пылкой страсти к молодому роскошному телу. А у папки янгицы, у большого генерала… Я молчу про заряженную пистолетку. Этого не было. И не было того, чтоб генерал плотно тыкал заряженной керогазкой Саше в родной висок. У генерала было другое. Пострашней. Обломный нажим по различным каналам, после чего Саша трупно склеил лапки. В момент спёкся. Согласен! Согласен! Со всем согласен, дорогой папа! Только ж невиноватый я агнец!

Но Саша не смирился с судьбой. Он вздыхает, вспоминая японские нравы. Хорошо в Японии. Там молодые целый год живут, пристреливаются друг к дружке, только потом регистрируются. А если не понравятся друг дружке и наживут ребёнка? Ну и что? Сойдёт за пробного. Я б там, мечтает Саша, никогда б не расписывался, а только бы стажировался, стажировался, стажировался…

Не пойму, почему Бузулук с ухмылочкой навеличивает Саню иногда Александром Моисеевичем.

Саня всё равно разведётся. Исполнится ребёнку год и подаст Саша на развод. Только целый год жди!

– А ты придумай повод для развода, – советуют ему. – Ну что она холодна к тебе.

– Да, холодна! – с сарказмом фыркает он. – Лошадь горяче-жгучая!

– Саня! Всё равно есть выход. Вспомни дорогих тебе япоников. У них муж имеет право потребовать развода, если заметит, что супруга спит некрасиво.

– Она красиво спит!

– Кто докажет? Свидетели, фотографии есть?

– Нет.

– То-то!

Однако женитьба не сломала его вольный дух. Он по-прежнему опыляет своим вниманием лишь пионерочек.

Саша в возрасте Христа, но выглядит на все двадцать. Он высок. А «чем выше рост, тем мозг находится от греха подальше». Он чопорно одет. Важно, с достоинством лорда носит свою единственную голову. Походка уверенная, спокойная. В разговоре всегда конкретен и ясен. Как-то по телефону он сказал новой своей пионерочке:

– Чтобы победить врага, надо его знать. Я хочу вас победить. Где это можно сделать?

У Саши большой чёрный портфель. Без него он был бы ничто. Однажды над ним, над Саней, пошутили: положили в портфель четырёхтомный справочник населённых пунктов, политехнический словарь. Всего десять кило. Саша три дня таскал эти грузы и не догадывался о недозволенных вложениях. Саша ж считает, чем тяжелей портфель, тем весомей, солидней он сам.

Ближе к вечеру Саша забивается в коридоре в будку и начинает телефлиртовать. В эти минуты особенно ярко горят у него блестящие глаза французского обольстителя. Но вот гордый нос, сосед глаз… Нос был бы совсем хорош, если б его пик – кончик – был острым, а не плоским, как высокогорное плато. Правильные черты лица, превосходный рост, строен… Все задатки безотбойного обольстителя.

Игорь Лобанов побогаче представлен на карте. У него и Лобаниха, и Лобань, и Лобаново…

Однако всех выпередил я. У меня больше своих мест, чем у всех трударей нашей комнаты, вместе взятых. Триста пятнадцать моих городов начинаются на Сан! Сан – первый слог моей фамилии. И состоит он из первых букв фамилии, имени, отчества. Да я и расписываюсь вон как. Можете справа посмотреть.

Так что все города в мире, начинающиеся на Сан, я спокойно могу считать своими.

Сверх того. У меня у одного на весь ТАСС два своих персональных телеграфных агентств. Анатолийское![92] Это в Турции.

И сирийское агентство САНА!

Плечом я упираюсь в Монголию, где в войну бывал мой Николай Григорьич. Монголия ему запомнилась тем, что там он невзначай крепенько натянул антенну одной монголочке. Муж-разведчик как-то опрометчиво отлучился на боевое задание Родины. И наш пострел к моменту поспел. Природа ж не терпит пустоты.

– Всю маклёвку от боли сипела узкоглазка, – котовато припомнил Николай Григорьич.

У всех на столах лампы. На потолке два ряда «жуков». Когда включают дневной свет, сверху слышно шуршанье, будто жуки в банке дерутся.

На стене справа – огромные уличные часы.

Потолок у нас белый, стены коричневые.

– У наших соседей, у крестьян, – Медведев постучал ногтем в стену, за которой арабила редакция сельскохозяйственной информации – прошёл ремонт. Скоро будет и у нас. Каждый напротив себя покрасит стену в какой желает цвет. Интересно будет. Комната – зебра.

Конечно, Александр Иванович говорил в шутку.

Александру Ивановичу уже пятьдесят пять. Худ. Одни мослы. На затылке лысинка. Тёмные волосы с проседью. Среднего роста. В очках. Типичный рабочий-интеллигент.