— Я приехал узнать ваше мнение.
Смеющиеся карие глаза встретились с прямым взглядом серых глаз.
— Англичане мастера заселять места, которые напоминают Англию: открытые поля, реки и мягкий климат. Я уверен, что человек может приспособиться к любым условиям, а большинство англичан, кажется, ждут, когда условия приспособятся к ним. Отказ признать, что территория сырая, что там масса насекомых, — это прямой путь к болезни и, в конечном счете, к смерти.
— Вы приспособились, — прокомментировал Шей.
— Я предпочитаю остаться живым и рассказывать свои истории, а не умереть из-за пресловутой гордости. Когда аборигены советуют намазать кожу отвратительно пахнущим соком растений, я так и делаю.
— Вы слышали о городе Сан-Сатурус?
Профессор нахмурил брови:
— Сан-Сатурус? Нет. Я не припоминаю там достаточно большого поселения, которое можно было бы назвать городом.
— А что-нибудь с подобным названием?
— Я составил карту. Минуточку, я сейчас принесу.
Профессор, встав из-за стола, порылся в бумагах.
Себастьян выпил еще чашку безвкусного чая. Он в глубине души надеялся получить хоть какой-нибудь знак, что Жозефина не лгала. Господи, пусть там будет Сан-Сатурус. И пусть он будет там, где она говорила.
— Какой я глупец! — воскликнул Райс-Эйбл, глядя на большой лист пергамента. — Сан-Сатурус. Вот он.
— Он, случайно, находится не между реками Вава и Гран-Де-де-Матагальпа?
— Вы очертили большую область, но да. — Профессор вернулся к столу.
Себастьян и Шей разложили на столе карту, поставив по углам чашки, чтобы пергамент не сворачивался. Карта была замечательная, куда более детальная, чем любой официальный документ, касающийся этого региона.
— Из вас получился бы отличный картограф, — заметил Себастьян, разглядывая побережье в поисках контуров, изображенных в проспекте Коста-Хабичуэла.
— Половина удовольствия состоит в том, чтобы обозначить растения и животных в каждой области. — Райс-Эйбл ткнул перемазанным чернилами пальцем в карту: — Вот ваш Сан-Сатурус. Я должен был помнить. Он определенно произвел впечатление.
— Почему? — Себастьян сопротивлялся желанию повлиять на воспоминания Райс-Эйбла, упомянув глубокие заливы и белокаменные здания. Сегодня он должен узнать абсолютную правду, а не то, что хочет слышать.
— Там было три тела. Рубашки, брюки, ботинки, шляпы — все на месте, но в них лишь белые как снег кости. Я тогда подумал, что бедолаг погубило солнце или, вероятнее, болотный газ. А муравьи уничтожили плоть. Мне доводилось видеть, как муравьи за двадцать четыре часа обгладывают до костей взрослого кабана. Большая колония, конечно.
— Что заставляет связывать трех мертвых мужчин с Сан-Сатурусом? — Себастьян знал, что говорит резко, история ужаснула его.
— Рядом мы нашли несколько хижин и кое-какое шахтное оборудование. На одной из досок кто-то выжег
Себастьян поднялся, сердце у него колотилось, в висках стучало. Проклятие. Она сказала, что видела дворец. До боли стиснув челюсти, он повернулся к двери.
— Есть ли в том районе другие деревни?
— Не на побережье. Эту часть территории затопляет каждый год. Как видите, даже Сан-Сатурус в миле от берега.
— Себ, — тихо сказал Шей. — Ты был прав.
— Мистер Райс-Эйбл, вы могли бы приехать в Лондон и повторить эту историю, если требуется?
— Думаю, да. А что происходит?
— Ложь. Очень большая ложь.
— А у вас есть что-нибудь в дополнение к карте, чтобы повторить то, что вы нам рассказали? — спросил Шей.
— Мои примечания к двум книгам. Но их могу подтвердить только я.
— У вас нет причины лгать, — буркнул Себастьян. — Вы не знали, что я надеялся выяснить.
— Я до сих пор этого не понимаю, хотя намереваюсь читать по утрам лондонские газеты.
Себастьян предполагал, что можно это запретить, но заставить профессора читать газеты невозможно. Подойдя к двери, он остановился.
— Сэр, вы когда-нибудь слышали о стране Коста-Хабичуэла[5]
?— Нет. Побережье Фасоли? Если вы имеете в виду Берег Москитов, там невозможно вырастить достаточно фасоли, чтобы дать название району, если только это не шутка.
— Спасибо, мистер Райс-Эйбл. Мы пришлем вам письмо, если потребуется ваше присутствие в Лондоне. — Себастьян в поисках свежего воздуха потянул дверь. — А пока я бы очень оценил вашу сдержанность.
— Конечно. Всего доброго, ваша светлость, милорд.
Себастьян с каретным фонарем двинулся к экипажу.