Рерих

Напряжение военных лет все чаще и чаще сказывалось на здоровье Николая Константиновича, и он уговаривал себя в дневнике: «Не болей… Болезней за полвека было не мало. А сколько опасностей было пройдено. И тонули и замерзали — чего только не было. Но воля не ослабела. Шли трудными перевалами. Иногда казалось, что уже не взойти выше, но высота оказывалась преодоленной. Иногда на узком карнизе над пропастью скала словно бы отталкивала от себя, но все же шли и карниз оставался позади. Кружилась голова в реке с быстро мчавшимися льдинами, но смотрели поверх в спасительную даль… Не болей, чтобы увидеть дни великие. Да будет!»

Николай Константинович увидел великие дни победы Родины и записал: «…обновилась Русь. Во всенародном подъеме стала величайшей державой. В мощном потоке преуспеяний дружный Союз Народов явил победу неслыханную. Недавно Качалов вдохновенно читал Никитинскую «Русь», и вспоминались давние школьные годы, когда рвалось сердце послужить Руси… Не забыт и завет Толстого моему первому «Гонцу»: «Пусть выше руль держит, тогда доплывет». Вот, как умели, так и держали весло во славу Родины».

…Только успели отгреметь орудийные залпы второй мировой войны, как Рерих сразу же возобновил работу по продвижению пакта.

6 декабря 1945 года комитет пакта и «Знамени Мира» в Нью-Йорке официально возобновил свою работу. В течение всего 1946 года комитет налаживал старые связи, привлекал к делу пакта свежие силы. В декабре 1946 года в Нью-Йорке была издана брошюра, в которой освещалась деятельность комитета. В этом же году за признание пакта высказалась Всеиндийская конференция культурного единства.

Сразу после окончания войны художник начал также хлопотать о переезде в Советский Союз. Сперва дела подвигались медленно. Переписка шла через Америку, и письма находились в пути до трех месяцев. Но с возобновлением доставки писем самолетами связь с Родиной стала интенсивней.

Святослав Николаевич и Юрий Николаевич часто встречались в Дели с наезжавшими туда советскими учеными и писателями. К большой радости Николая Константиновича, некоторые заглядывали и в Кулу. Журналист О. Орестов вспоминает о своем визите к художнику в 1946 году:

«Странно было встретить русскую семью, сохранившую все русские обычаи и привычки, где-то в далекой Индии, на границе вечных снегов… Седой, с большой бородой, спокойный и задумчивый, Н. К. Рерих сидел в своей мастерской, делясь со мной своим сокровенным желанием — возвратиться на Родину, в Россию».

Из писем Николая Константиновича к И. Э. Грабарю, В. Ф. Булгакову и к другим видно, как усиленно готовился он к отъезду на Родину. И там его уже ждали. И. Э. Грабарь писал Николаю Константиновичу: «Русь всегда была дорога Твоему русскому сердцу, и Ты уже на заре своей замечательной художественной деятельности отдавал ей все свои огромные творческие силы. Русские художники поэтому никогда не переставали считать Тебя своим, и Твои произведения всегда висят на лучших стенах наших музеев. Все мы пристально следим за Твоими успехами на чужбине, веря, что когда-нибудь Ты снова вернешься в нашу среду».

Рерих стал свидетелем исторических для Индии событий. В 1947 году Англия была вынуждена предоставить ей права доминиона, и страна встала на путь самостоятельного развития. Еще одна заветная мечта художника исполнилась — непроницаемая завеса, воздвигнутая «туманным Альбионом» между Индией и Россией, рассеивалась. Однако вызванная этим радость была омрачена кровавой трагедией, спровоцированной англичанами при разделе Индии на два государства — Индию и Пакистан.

Междоусобная резня выбила из нормальной колеи всю жизнь страны. Прекратилась работа почты и телеграфа. Потерялось много важных писем, на десятки телеграфных запросов Рерих не получал ответов. Родные и близкие художника, оберегая его пошатнувшееся здоровье, старались скрывать вести о свирепых схватках и массовых убийствах ни в чем не повинных людей. Но это плохо удавалось. Выстрелы снизу доносились до дома Рерихов, и ближайшие соседи, спасаясь от опасности, приходили искать защиту под их кровлей.

Во всей округе к семье русского художника относились с уважением. Ни одной попытки нападения не было. Но все же по ночам выставлялся вооруженный дозор. При всем своем миролюбии Николай Константинович никогда не полагался на милосердие воинствующего невежества и никому не советовал выходить с пальмовой ветвью в руках против разъяренного тигра. Николай Константинович давно уже знал, что проповедь гуманизма, исключающая гимны поднятому за правое дело, мечу, недалека от заупокойной молитвы.

В июле 1947 года обострение некоторых хронических болезней вызвало необходимость хирургического вмешательства, и Николаю Константиновичу предписали постельный режим. В октябре Рерих был опять на ногах. За время болезни накопилось много спешных дел. В самом разгаре были сборы к отъезду на Родину. Свыше четырехсот картин, лично отобранных художником, упаковывались под его наблюдением в ящики для отправки в Бомбей, а оттуда морским путем в СССР.