Reset

— Это было очень здорово. — К моему удивлению, при этих словах перед глазами у меня встала картина сцепленных под водой рук.

Я опустил глаза на руки Марии. Бледные кисти с большими ладонями просеивали песок в ленной истоме. У нее были длинные пальцы с выпирающими костяшками. Фаланги казались такими тонкими, но совсем не были такими на ощупь. Я отзеркалил позу Марии и, повинуясь какому-то неведомому порыву, проехал по песку рукой к ее руке. Я успел затормозить в последний момент. Между нашими ладонями осталось несколько сантиметров, и кожей я ощутил песчинки, отлетающие от ее пальцев.

— Ты молодец, что решился на прыжок. Тогда, днем.

Я подсмотрел за Марией, когда она это произносила. Она выглядела довольной.

— Это было сложно. — Признался я. Моя честность подкупила Марию, и она отвернулась от горизонта, чтобы, наконец, посмотреть на меня.

— Тогда почему ты это сделал?

Под ее долгим взглядом мне стало тяжелее соображать и следовать чистосердечному курсу исповедования.

— Боялся остаться один, наверное. Ты уже уплыла так далеко.

Какое-то время она обдумывала мои слова. Смотрела на меня, не моргая, словно изучала. А потом задала вслух этот самый сложный вопрос:

— Зачем же ты изобрел этот чемодан, Уилл?

Логичный простой вопрос сорвался с ее губ и упал камнем на мои плечи. Мою грудь сдавило, когда я задумался над ответом. Наверное, мне казалось это правомерным, последовательным. Ведь начальство попросило меня изобрести его. И решение об эвтаназии было принято на основаниях собранной статистики по населению. Сами люди проголосовали за конец. По крайней мере, большинство из них. И мы знаем, что случится после — новый эволюционный виток. Жизни нашей вселенной хватит на еще один.

Но доводы рассудка не прогоняют стыд. Моя совесть терзает меня, когда я смотрю на творящих белиберду детей, на тех редких воспитателей, которые не чают в них души, на Ивлина, который так строго сказал мне: «У нас с тобой, друг, нет детей». И на Марию, конечно же. Больше всего мне стыдно, когда я смотрю на нее. Прямо сейчас она не отводит чистого взгляда открытых глаз, и я еле выдерживаю его, чувствуя, как опускается мое сердце, как наливаются свинцом руки и ноги, и как меня бросает в жар.

И я произнес единственное, что смог назвать правдивой причиной.

— Я не знаю.

Сказал и будто выдохнул приговор.

Значит, ощущение цели — моя мнимая мимолетная мотивация — прошло, и остался только результат моей работы и его губительные последствия.

Не в силах больше выдержать и секунды ее взгляда, я подтянулся и опустил голову между колен. Ошеломляющая истина обухом ударила меня по голове, но мир вокруг остался нем к кардинальным изменениям моего сознания. Волны мурчали, накатывая на берег, а деревья негромко играли с ветром. Все продолжило движение, в то время как буря внутри меня перевернула все вверх тормашками.

Мария дала мне несколько минут, а, может, часов, чтобы повариться в своих мыслях, а потом положила свою руку мне на спину, сжала плечо. Этот жест вышел таким естественным, будто бы меня обнимали дюжины женщин, а Мария обнимала дюжину мужчин. Мне этого не хотелось бы.

Вторая ее ладонь лежала на открытом угловатом колене. Я положил на нее свою руку, ощутив холод и сухость кожи от соли. Испугавшись, что ей неприятна на ощупь моя кожа, я поднял глаза на ее лицо, и она тут же ответила прямым взглядом. Я прочел в нем ноющую боль — или это было отражение моей собственной? Не глядя, я прошел по ее бледной коже одними пальцами путь от ладони до лица. Мария разомкнула тонкие губы.

— Это чувство… — Сиплым голосом я попытался подобрать слова, но мысли были аморфны, ускользали от меня. Я сказал, о чем давно подумал: — Похоже на цель. Оно прекрасно.

Мария с грустью ответила, так и не отведя глаз:

— Оно еще и такое же невечное.

— Наверное.

Я наклонил свое лицо к Марии. Я смотрел только на ее губы. Последнее, что я произнес почти шепотом:

— Но сейчас мне так не кажется.

* * *

Мы бежим, и ветки с шумом ломятся под нашими ступнями. На пляж мы вылетаем позади склада. Утопая в песке и натыкаясь на мусор, мы торопимся к скалистому выступу, держась за руки.

Последние пылинки огня тлеют в кострах, вокруг которых людей можно сосчитать по пальцам. У кромки воды мерно гудят две летучки. Мария запрыгивает в одну из них быстрее меня, нажимает нужные кнопки, и мои ноги отрываются от песка в то же мгновение, как летучка начинает подъем. Так как рулить аппаратом не приходится, мы снова беремся за руки. Я чувствую, как мы дрожим от холода, вибраций двигателя и нашего безумства. Несмотря на адреналин, в моей голове холодный план.