Решающий поединок

Так закончился этот поединок. Но он проходил совсем не так, как обо всем этом говорилось выше. Подобным образом мог построить рассказ болельщик, массажист, врач, обслуживающий соревнования, полицейский, стоявший у входа, — любой посторонний наблюдатель. Мне же необходимо внести определенные коррективы.

…Каплан смелый и решительный борец, с бойцовским характером. Он не жалеет в схватке себя, а уж противника и тем более. Но у него была ахиллесова пята — слабая техническая вооруженность. Он компенсировал ее решительностью, с первых же секунд начинал теснить своих соперников. Шел на них как бы в психическую атаку. Более слабых буквально на руках выносил с ковра. Что это ему давало? На его стороне была активность, которая в прежние годы приносила технические баллы. В таком сумбуре хлипкого борца он просто подламывал под себя и клал на лопатки. Атлетов опытных, не отличавшихся особой выносливостью, он такой тактикой «загонял». Соперники скисали от бурного натиска, и тогда он, по-крестьянски облапив их, подламывал — и вся недолга. Проделывал он эти штуки только в прямой открытой стойке, считая сближение выигрышным для себя. Вот тут-то и крылась его слабинка.

Реальных шансов положить его у меня не было. Каплан ведь видел, как я боролся, если не все поединки, то хоть что-то… И должен был заметить схожесть стилей. Я тоже предпочитал бороться в прямой стойке и любил идти на сближение.

В общем, мы боролись в сходной манере. Разница, однако, была в мою пользу. Я хорошо бросал из обоюдного захвата, тогда как Каплан просто-напросто выпихивал соперника с ковра.

Теперь давайте вернемся к поединку. Свисток. Завязка наступила на моей половине. Помните, он не снизошел до разведки, обхватил было меня… Вот тут-то между зрительским восприятием и тем, что на самом деле происходило на ковре, и кроется разница.

Когда турецкий спортсмен попытался свои руки свести в замок за моей спиной, он, сам того не ведая, попал в западню. О лучшем положении для своего коронного броска, который я держал до последнего момента в секрете и ни разу не провел еще на чемпионате мира, я и мечтать не мог. Он бы у меня получился на все сто процентов, но за ковром. Мы ведь в этот момент находились почти на обкладной дорожке. Я только бы напугал соперника и раскрыл тем самым свои карты. И уж тогда Хамид во второй раз ни за что бы не пошел на сближение. Чего-чего, а опыта у него хватало. Поэтому единственно правильным решением в подобной ситуации было показать всем своим видом, действиями, что я себя в таком захвате чувствую крайне неуютно. А еще лучше — симулировать страх. Пожалуй, именно это мне и удалось как нельзя лучше. Получилось, что я перепугался и в панике бежал с ковра. А раз так… Арбитр приглашает нас на середину ковра, и Каплан повторяет свой излюбленный тактический прием, пришедшийся мне не по вкусу. Но на сей раз мы сошлись в центре ковра, и, катапультированный, он рухнул лопатками на ковер. А я, веря и не веря случившемуся, по-бульдожьи вцепился в него. С начала схватки до этого момента прошло всего сорок секунд. А ведь чтобы прочитать об этом эпизоде, потребовалось гораздо больше времени.

Арбитр поднял мою руку вверх. Подержал ее в таком положении дольше обычного, видимо, он еще не свыкся с необычностью случившегося. Каплан повернулся ко мне спиной. Я сделал было движение, чтобы остановить его — по ритуалу полагалось обменяться рукопожатием, — спохватился и судья, но с опозданием: сутуля плечи, Хамид уходил.

На международных соревнованиях он больше не выступал в тяжелом весе, этот мой поединок был и первой, и последней очной ставкой с Капланом. Мы, правда, встречались на турнирах и после. Он держался отчужденно. Если мы случайно сталкивались в раздевалке, на параде или при построении участников, он едва кивал головой. Этот жест мог означать что угодно. Его при очень большом желании можно было посчитать приветствием. Но до сих пор я не уверен, то ли он действительно не узнавал меня, то ли нарочно не замечал. Он перешел в категорию полутяжеловесов. Надо было сгонять вес. И оттого скулы на его лице стали еще резче, еще глубже залегли морщины. Выглядел он усталым. И было в его фигуре что-то безысходное. Тем более что в «полутяже» уже вовсю властвовал Александр Медведь. А тот спуску не давал никому.