Решающий шаг

— Куллыхан верно говорит. Не тот — так этот! Если есть сила в руках, разве не сумеешь ее применить? Ведь мы не станем считать беспомощным Куллыхана из-за того, что он хромает на одну ногу. Когда надо, он умеет показать себя и с одной ногой.

Ходжамурад засмеялся:

— Особенно выпивая и закусывая.

Куллыхан едко бросил:

— И особенно за скатертью у твоей матери! Началась перебранка. Бабахан поспешил предупредить ссору и переменил разговор.

— Ходжамурад-хан, — обратился он к волостному, - ты слышал, вернулся Артык?

— Артык? — не понял тот, еще не успев остыть от раздражения. — Кто это?

— Он из моего аула. Ну как же ты не помнишь его? Когда-то ты мечтал приобрести его гнедого и получил коня почти даром. Потом он пристал к мятежникам, был арестован и отправлен в тюрьму, в Ашхабад.

Куллыхан, который еще не излил свой гнев, ядовито заметил:

— Чего ты тянешь? Скажи — тот, который отнял у Баллы невесту, плюнул в бороду Халназару, арчину и волостному, — вот и все! — Подслеповатые глаза Ходжамурада налились кровью. Он ухватился за рукоять кинжала и двинулся к писарю:

— Хромая собака! Это я плюю на кого угодно! Могу плюнуть и тебе в морду!

— Плюнь в глаза своей матери! — грубо выругавшись, крикнул Куллыхан и схватился за револьвер.

Хуммет бросился между ними, оттолкнул Ходжамурада в сторону и прикрикнул:

— Собаки!.. Вы что — взбесились?

Бабахан не рад был, что начал разговор об Артыке. Зато чайханщик оживился и тут же предложил свои услуги:

— Молодцы, я вижу, головы у вас немного помутились. Может, освежить надо?

Вмешательство чайханщика было как нельзя кстати. Старшина подмигнул ему:

— Неси, неси!.. Эх ты, чайханщик! Пока тебя не ткнешь, ты и не слышишь. Где Айсолтан-бай?

В дверях тот час появились разряженные жены Джумадурды — одна со скатертью, другая с пловом, третья с напитками. Сам чайханщик подошел к гостям с кувшином и тазом:

— Кто хочет мыть руки?

Хуммет, засучив рукава, весело заговорил:

— Арчин-хан, а ты это правильно сделал. Если б я знал, что у тебя такая привычка — заливать драку водкой, я давно бы подрался. Говорят, закурить надо во время еды, другой раз — во время беды, но беленькая — всегда к месту: выпьешь в гневе — развеселит, в радости — расстроит. Верно говорю: больного вылечит, здорового уложит в постель.

— А глупого и умного уравняет, — подхватил Бабахан.

И в самом деле — не прошло и минуты, как Ходжамурад и Куллыхан чокнулись и мирно заговорили.

Во время ужина явился есаул и сообщил, что в клубе железнодорожников будут избирать депутатов. Подполковник Антонов приказал всем идти на собрание.

Хромой писарь, не переставая жевать, заявил:

— Пусть хоть из пушек палят, пока не съедим и не выпьем всего, что тут есть, не пойдем!

Другие ничего не ответили. Однако в каждом проснулась тревога: «Депутаты... Это еще что за новость? Впрочем, ничего удивительного: царя нет, всякий теперь сам себе царь. Теперь умников разведется немало, пойдут сходки, собрания, выборы. Не найдется только крепкой метлы. А хорошего от всего этого не жди: собака не будет знать своего хозяина, кошка потеряет хозяйку. Все ж, если нельзя избавиться от врагов, надо быть среди них. Может быть, удастся провести своего человека. Пожалуй, надо торопиться...» И все сразу поднялись с мест.

В это же время в другом месте, в похожем на сарай помещении с земляным полом, где жили рабочие хлопкового завода Арутюняна, заканчивалось другое собрание. Вокруг простого некрашеного стола, освещенного семилинейной лампой с навешенным на стекло бумажным колпаком, сидели рабочие с хлопкового завода, с элеватора и железнодорожники. Иван Чернышев, разложив перед собой несколько номеров газеты «Правда», рассказывал собравшимся о последних событиях в Петрограде и о политике партии большевиков.