Решение

Через минуту вошла горничная и доложила:

- Барин пришел. Прикажете подавать обедать?

- Подавайте... Да скажите кухарке, чтобы не пережарила рябчиков, крикнула вдогонку Варвара Александровна, внезапно увлеченная ролью хозяйки.

"О каких пустяках приходится заботиться!.. Какие-то рябчики, когда ломается вся жизнь!" - печально усмехнулась Варвара Александровна, подходя к большому шкапу с зеркалом и с грустной улыбкой оглядывая свое лицо и всю свою крепкую, статную маленькую фигурку.

Она пригладила свои чудесные, густые черные волосы с эффектной серебристой прядкой, оправила лиф, тонкая ткань которого обливала пышные формы бюста, затем вымыла маленькие тонкие руки, надела кольца, взглянула на безукоризненные розовые ногти и, свежая, красивая, изящно одетая, с строго-печальным и решительным выражением в лице, вошла, с легким шелестом платья, в столовую, где в ожидании ее Борис Николаевич держал на коленях детей и, покачивая их, вместе с ними весело улыбался.

"Этот человек" по виду совсем не походил на того "бессовестного", "безжалостного" и "потерянного" господина, которому, по мнению Варвары Александровны, предстояла печальная перспектива спиться с круга и вообще быть жестоко наказанным за свои многочисленные преступления.

Это был небольшого роста блондин с светлыми волосами и небольшой русой бородкой, с мягкими, расплывчатыми чертами довольно красивого лица, моложавый, здоровый, мягкотелый, с флегматическим взглядом небольших серых глаз.

Сравнивая "этого человека", в выражении лица которого и во всей фигуре сразу чувствовался спокойный и податливый темперамент ленивой, склонной к подчинению, натуры, с этой маленькой энергической женщиной, - можно было только удивляться, как "этот человек" решился открыто восстать против своей повелительницы; разве только соображение, что эти мягкие, пассивные натуры, раз только выведенные из терпения, бывают упрямы, - могло до известной степени объяснить строптивую непокорность этого человека.

При появлении Варвары Александровны, веселая улыбка сбежала с лица Бориса Николаевича, и он вдруг затих, как затихли и стали серьезны вдруг и дети, хорошо понимавшие натянутые отношения между родителями.

Борис Николаевич спустил детей с колен, поклонился жене, проговорив холодно-вежливым тоном: "Здравствуй, Вавочка!" и хотел было подойти к жене, чтоб пожать ей руку, но Варвара Александровна, едва кивнув головой, торопливо прошла и села за стол на свое хозяйское место.

Обед прошел, как обыкновенно проходил в последнее время, в томительном безмолвии. Только маленькая черноглазая Варя, не обращая никакого внимания на общую натянутость, по временам громко смеялась и обращалась с вопросами то к матери, то к отцу. Борис Николаевич добродушно отвечал ей, любовно посматривая на свою любимицу и как бы доказывая, что и "этот человек" способен любить детей.

Няня, стоявшая за высоким стульчиком Вари, была сегодня сумрачна и с некоторой жалостью смотрела на Бориса Николаевича, которого хотят разлучить с детьми. Она не одобряла его поведения за последнее время. "Совсем непутевый стал, отбился от дому, шатается по ночам, и жена ему словно не жена!" Но все-таки во всем винила "эту безумную", которая не умела ужиться с таким мужем. "Все из-за того, что бес в ней ходуном ходит! Не может усмирить свою кровь, черномазая! Все еще о своей красоте мечтает!" - с сердцем думала Авдотья Филипповна, размышляя о господских неладах.

Варвара Александровна раз или два бросила украдкой взгляд на мужа и отводила взор еще более строгим и решительным. Та же холодность... То же бессердечие и никакого признака раскаяния у "этого человека".

"Наверное связался с этой подлой дурой и воображает, что я дам ему развод! Ждите моей смерти!" - подумала Варвара Александровна, метнув злобный взгляд на "этого человека".

А "этот человек", по правде говоря, "воображал", как бы поскорее кончился обед и он бы мог поспать часа два и затем "дернуть" куда-нибудь, благо сегодня он получил изрядный-таки куш наградных денег, из которых можно, по совести, прокутить малую толику. И о "той дуре" он уж и не думал больше. После четырехмесячного веселого и довольно неограниченного флирта, "дура" увильнула и на днях уехала за границу в обществе какого-то юного дальнего родственника, и Борис Николаевич мог только задним числом сокрушаться о том, что "счастье было так близко, так возможно", если б он не был такой рохля.

Обед был кончен, дети ушли, и Борис Николаевич хотел было удрать в кабинет, как Варвара Александровна торжественно произнесла:

- Мне нужно с вами поговорить.

"Бенефис!" - подумал, слегка морщась, Криницын, снова опускаясь на стул, чтоб выслушать "бенефис" в более удобном положении, и проговорил покорно-равнодушным тоном человека, сознающего, что противиться неотвратимому року бесполезно и надо покориться судьбе:

- Я слушаю...

- Не здесь, надеюсь?

В самом деле, какой он рассеянный! Он и забыл, что в столовой подпускались только ядовитые намеки, а специальным местом для "бенефисов" был в последний год - кабинет.