Республика ученых

«Ах, мистер Инглфилд! и я уже готов был мчаться на ту сторону острова, но он остановил меня с помощью какого-то длинного черного господина: «Генерал Коффин: военный комендант нашей половины острова.»/Я уставился на новое действующее лицо и спросил (покинутый, без сомнения, всеми добрыми духами; по крайней мере в течение последних трех дней): «Я думал —: профессиональным военным запрещено вступать на территорию острова?!»: «Генерал Коффин — не является профессиональным военным: у нас ведь каждый новобранец носит в ранце маршальский жезл!»./ Вот опять один из дурацких обходных маневров, применяемых на Западе! Хотя в конституции острова, к несчастью, и содержится выражение «профессиональный военный», подразумевалось, что «солдатский дух» — и это ни для кого не было предметом дискуссии — как таковой здесь не в чести! Кажется, мы опять первыми демонстрируем свой идиотизм, прибегая к такого рода уловкам? — : «Кто, собственно, военный комендант левой половины острова?»: «Некто Охловский, пианист», сдержанно ответил Инглфилд, а я внутренне прямо-таки скрежетал: выходит, мы опять выступаем в амплуа склочника!)).

«Нет; прошу Вас; только в машине!» (в звуконепроницаемой, бронированной, сейсмостойкой, непроницаемой для радиоактивного излучения — какая она там еще была, шут ее знает)./Я начал свой рассказ./Они внимательно слушали. Задавали вопросы. (По-полководчески лаконично; я невольно сам начал разговаривать с ними в старом духе солдафонского чинопочитания; постепенно, однако, я набрался смелости и стал их даже перебивать.)./«Мистер Инглфилд?: «Пишите!» (И посыпались одно за другим приказания — краткие, жесткие, законченные фразы: всех крупных собак — «вообще крупных животных» — подвергнуть проверке и уничтожить. Предостережение всему Свободному миру острова: «Стоп! Сначала вот еще что: Инглфилд?!»:/И меня привели к присяге на книге в черной обложке, книге, в которую уже не верил ни один человек; должен был расписаться в какой-то тетрадочке, толком даже не рассмотрев, что в ней написано, не говоря уж о том, чтобы обсудить ее содержание — «Вы в курсе, мистер Уайнер?!» (Строго говоря, разумеется, нет; но что мне оставалось делать?: В конце концов я в течение своей жизни приносил присягу ровно двенадцать раз — то есть в одиннадцать (если не в двенадцать) раз больше; однажды я даже давал клятву не петь и не слагать саг. (И в конце концов оборудовал у себя в голове, в самом укромном уголке мозга, потайной ящичек, куда складывал все свои присяги и клятвы — придется и новую запихнуть туда же, ничего, поместится; и снова задвинуть крышку!)./А вы, называющие меня «фривольным» или человеком, лишенным чего-то: например, чувства родины, нравственности, принципов —: вы бы лучше ударили по груди тех, кто изобрел присягу, да хорошенько, изо всей силы, и прекрасно было бы, если бы вы занимались этим милым делом до самого вашего блаженного конца! По сравнению с вашими мои руки сохраняют лилейную чистоту: Успенский бы вас побрал!)))).[210]

Теперь дело могло энергично подвигаться дальше: «Значит, в одиннадцать часов по островному времени этот — э-э — господин имеет нам кое-что сообщить?» (В этот момент наш звуконепроницаемый лимузин стремительно несся по направлению к могиле: и не только в идиотски образном, переносном смысле, в каком говорится о «достойной смерти» и «достойной гибели»; нет, он действительно приказал шоферу, может быть, искусственному?): «К могиле. Быстро».). /Да почему бы и нет, в конце концов? Раньше или позже все мы будем там. Я, как-никак, пожил на свете. И покуролесил в этой жизни немало. (Особенно в здешнем блошином цирке! Как это сказал Боб Синглтон?: «Им бы натянуть над островом шатер — вот был бы обезьяний театр — на весь мир!» — Теперь я и сам готов был присоединиться к его мнению!»).

Рядом с автомашиной (на ее гладкой мелово-зеленой крыше дождь тут же принялся, бормоча, сортировать свою мелочь: позади нас два отдельно стоящих здания; полдюжины похожих домов впереди. Вперед между ними; к могиле.)