На долю же республиканцев выпала роль более прямых защитников непосредственных интересов промышленно-финансового капитала и открытых проповедников его настроений. С последней трети XIX в. партия, которая за заслуги времен гражданской войны 1861–1865 гг. (когда она под руководством А. Линкольна привела силы Севера к победе над плантаторским Югом) получила название "великая старая партия", превращается в оплот американского консерватизма, выдвигает идеи твердого индивидуализма: насаждает культ частного предпринимательства, внушает американцам уверенность в справедливости так называемой свободной конкуренции. Даже после того, как государственно-монополистические принципы были узаконены "новым курсом", республиканцы продолжали отдавать дань реакционно-индивидуалистическим традициям и ориентировались на настроения противников роста роли государства в жизни общества. Отстав в своем социальном просвещении, "великая старая партия" в течение 20-летней "эры демократов" Ф. Рузвельта и Г. Трумэна (1933–1953) вынуждена была довольствоваться ролью оппозиции, которую вряд ли можно назвать лояльной: республиканцы в штыки встречали либеральное реформаторство демократической партии. В поисках оптимального варианта развития американского общества они обращали свои взоры в прошлое, и усвоение ими этатистских концепций (о расширении роли государства в регулировании социально-экономических процессов) растянулось на длительное время. Ростки "нового республиканизма", стремившегося противопоставить либерализму демократов более консервативный вариант этатистских воззрений и методов, появляются в конце 30-х — в 40-е годы. Переход республиканцев на платформу признания государственно-монополистического капитализма относится уже к периоду президентства Д. Эйзенхауэра (1953–1961). Его правительство, ощутив на своих плечах весь груз ответственности за судьбы американского капитализма, очень быстро уяснило, что политика, которая до того на протяжении двух десятилетий клеймилась большинством республиканцев как "социалистическая", объективно была неизбежной, что общие интересы класса буржуазии стоят выше "незыблемых" принципов государственного невмешательства. Вынужденно принимая на вооружение отдельные методы демократических администраций, республиканцы сохраняли свое лицо, которое всегда было обращено в сторону монополистической олигархии.
Отличительной чертой "нового республиканизма" стало сочетание признания активной роли государства в решении общественных проблем со стремлением мобилизовать возможности рыночных механизмов. Поэтому республиканцы отдавали предпочтение тем формам государственного регулирования, которые способствовали бы развитию частного предпринимательства, а никак не его ограничению.
Другим краеугольным камнем их философии была и остается тенденция к переносу центра тяжести в принятии внутриполитических решений с федерального уровня (из Вашингтона) на уровень штатов и местных органов власти. Казалось бы, что плохого в провозглашаемом республиканцами тезисе о необходимости решать проблемы "на местах", там, где политики "ближе к народу" и "лучше знают" суть этих проблем и пути их преодоления?! На самом деле подобные рассуждения в условиях американской действительности — отравленный политический плод. Что значило предоставление полномочий на решение вопроса о гражданских правах негров расистским властям южных штатов? — Только увековечение бесчеловечной системы сегрегации цветного населения страны. К чему могла привести и действительно приводила передача программ помощи беднейшей части населения администрациям штатов? — Исключительно к сокращению этих программ, хотя бы потому, что штаты просто не обладают достаточной налоговой базой для их финансирования. Кроме того, в отдельных штатах политический микроклимат часто оказывается более консервативным, чем на федеральном уровне, и деньги, предназначенные для помощи малоимущим, уплывают, скажем, на дополнительные льготы бизнесу или строительство роскошных административных зданий. За трогательной заботой всех современных американских консерваторов о "правах штатов" всегда скрывается их откровенное нежелание использовать государственное вмешательство для исправления пороков капиталистической системы.