Реставрация вместо реформации. Двадцать лет, которые потрясли Россию

По своей политической сути КПСС была сублимированным гражданским обществом в стране с монополистической экономикой государственно-капиталистического типа. И если в западной демократии свободе рынка соответствует стихия гражданского общества, то в советской России монополия государства в экономике получила отражение в иерархии отношений внутри гражданского общества.

На протяжении многих лет КПСС довольно успешно справлялась с миссией «производителя политической воли господствующего класса». В ее ткань со временем были ассимилированы все сколько-нибудь значимые советские элиты (что нашло отражение в признании советского государства «общенародным»). Необходимое равновесие между этими элитами поддерживалось через сложный механизм кадрового распределения. При показном единодушии, которое во многом обусловливалось «соревнованием социализма с капитализмом», внутрипартийная жизнь представляла собой непрекращающийся подковерный процесс согласования многообразных социальных и групповых интересов. И хотя при жизни Сталина это было не так заметно, тот способ, каким обеспечивалась преемственность власти после его смерти, однозначно свидетельствует о том, что окончательные решения всегда становились следствием консенсуса определенных политических кругов. КПСС переплавляла групповые интересы в сталь политических решений и в этом смысле вполне резонно могла считаться руководящей и направляющей силой советской политической системы.

Однако упадок государственного капитализма привел к упадку и его политической надстройки. Механизмы, призванные обеспечивать бесперебойное и эффективное принятие политических решений, все чаще давали сбой. Интересы партийной бюрократии возвысились над всеми остальными. Стремительно начали развиваться два взаимосвязанных процесса: партийная бюрократия ушла в отрыв от других элит, теряя с ними связь, и одновременно последние стали отождествлять КПСС исключительно с партийной бюрократией. Социальные функции КПСС, и так не очень прозрачные, окончательно замутились, и в конце 1970-х годов она вступила в стадию глубокого системного кризиса, что, естественно, повлекло за собой кризис всей государственной системы.

Впрочем, на этом этапе в партийном и советском аппарате включились защитные механизмы, дав толчок формированию внутренней оппозиции. Опираясь на новый консенсус основных элит советского общества, эта внутренняя оппозиция начала исподволь готовить (с конца 1960-х годов), а затем и продвигать (с середины 1980-х) политические реформы. Центром таких реформ, разумеется, должно было стать преобразование КПСС – несущей опоры всей советской государственности. Если в экономике главной задачей была демонополизация, то в политике – децентрализация партии. Пришла пора разморозить социальный компот и заставить интегрированные в КПСС элиты двигаться. В этом случае сублимированное гражданское общество могло постепенно трансформироваться в нечто более подвижное, раскрепощенное, способное выступить в качестве наполнителя новых государственных форм.

К сожалению, по целому ряду объективных и субъективных причин политические процессы стали развиваться по иному сценарию. Произошла трагическая расстыковка, десинхронизация изменений в «партии» и в «государстве». Сопротивление партийной бюрократии оказалось сильнее, а решительность реформаторов слабее, чем того требовали обстоятельства. Партийная реформа запаздывала. Компенсаторно руководство КПСС под давлением других элит наращивало темпы реформы в тех областях, где сопротивление казалось меньшим. Начали оформляться внешние атрибуты демократии: относительно свободные выборы, представительные органы власти и конституционным суд. В результате диспропорции в политической системе еще больше возросли.

В тот и без того напряженный политический момент самую трагическую роль сыграло массовое заблуждение относительно действительной природы КПСС и ее роли в политической системе страны. Следуя логике строительства демократии, правящие элиты рано или поздно должны были столкнуться с проблемой гражданского общества как ключевого, скрытого элемента любой современной демократии, изнанки западного политического государства. В 1987 г. «встреча» состоялась, формальным подтверждением чему стало появление в журнале «Вопросы философии» статьи А. Миграняна[49], зафиксировавшей настроения, царившие в реформаторских кругах[50].

Обнаружив недостаток гражданского общества, реформаторы озаботились проблемой его создания. Абсурдность самой идеи создания гражданского общества настолько очевидна, что едва ли нуждается в комментариях (с равным успехом в дальнейшем будут пытаться создать капитализм, идеологию, национальную идею), однако на исходном тезисе о его отсутствии в России стоит остановиться подробнее.