Ресторан «Березка» (сборник)

Сегодня я был лишен возможности писать к тебе, Ферфичкин, потому что жизнь навалилась: вновь отказали. Вчера я встретил одного, практически главного редактора, пахнущего французскими духами и русскими туманами, в кожаном пальто монгольского производства, на улице Герцена близ машины «Вольво», и он сам меня спросил, чуть-чуть даже это так слегка раздраженно: как ваши дела, а услышав, что я не знаю, велел мне обратиться в отдел, где какая-то Татьяна Герасимовна, дама лет сорока с цэдээловской внешностью, сказала, что «мой материал» вынуждена мне возвратить, ибо «тематически он не устраивает наш журнал», и это несмотря на то, что я слово «падла» заменил на «дрянь» и «сука» на «чертовка». А ведь ласкали меня когда-то, Ферфичкин. Всюду ласкали, да редко где печатали. «Ну и пусть, кому же хуже», – подумал я, глядя на Татьяну Герасимовну, но сам изрядно расстроился. Обидно, Ферфичкин, руки дрожат...

2 ноября 1982 года

Я лучше продекларирую, Ферфичкин: суть моих посланий к тебе заключается в том, что я хочу перескочить из привычного мне мира краткой угрюмой прозы в свободное пространство расплывчатости, болтовни, необязательности, воли. Прочь корпение над словами и тщательный подбор их!.. Плевать на так называемое мастерство! Ты знаешь, что я никогда не кормился за счет своих сочинений, но дело даже не в этом: пусть реальность противостоит безумию, а то ведь можно окончательно в пучину погрузиться, как это недавно было со мной, когда я оказался один на один с миром в ночном сентябрьском море на границе Абхазии и РСФСР. Ты входишь в нечто, и луны нет, и впереди нечто, и слева, и справа, и сзади, и вверху, и внизу – везде. И ты забываешь, кто ты есть, и что, и зачем, и где, и когда – безумная тоска гонит тебя на сушу, приближение тусклых ночных огоньков которой вновь возвращает тебя в реальность, выхода из которой нет. И не следует бормотать: «Прочь отчаяние», ибо отчаяние нереально. Существовать в отчаянии – в одинокое Черное море заплыть близ реки Псоу на границе Абхазии и РСФСР.

Ладно. Прости этот незначительный экскурс в частную реальную жизнь, сей краткий миг слабости, делячества, паралитературы, ибо я уже собрался и снова возвращаюсь к исходному, вновь еду в поезде, размышляя о копилках и родственниках. Итак, я продолжаю, Ферфичкин.

ГИПОТЕТИЧЕСКИЙ ПРА...

АНАТОЛИЙ?

ЕВГЕНИЙ?

Меня зовут Евгением. Моего отца звали Анатолием. Деда – Евгением. Прадеда – Анатолием. Про него я уже совсем ничего не знаю, кроме того, что и он был священником, как дед Евгений. Гипотетический пра... был, наверное, тоже Евгением. Или Анатолием. Пра... теряется, как пловец в одиноком море. Услышав, что один из пра... был женат на тунгуске, ясашной татарке, я понял, откуда это генетическое, переданное по отцовской линии: расхристанность бытового поведения и толерантность к спиртным напиткам, дающая возможность пить долго и не спиваясь, пьянея то от малых, то от больших доз в зависимости от личного настроения в период пьянки. И это не мелочь, это очень важно! В нашем деле мелочей нет! Русский и водка – это очень важная тема, да только кто теперь русский и что теперь водка?

Послушаем лучше Карамзина, Ферфичкин:

«Целый день продолжалась битва, уже последняя для Кучюма: его брат и сын, Илипен и Кан Царевич, 6 князей, 10 мурз, 150 лучших воинов пали от стрельбы наших, которые около вечера вытеснили татар из укрепления, прижали к реке, утопили их более ста и взяли в плен 50 пленников; не многие спаслись на судах в темноте ночи. Так Воейков отомстил Кучюму за гибель Ермака неосторожного! Восемь жен, пять сыновей и восемь дочерей Ханских, пять Князей и немало богатства осталось в руках победителя. Не зная о судьбе Кучюма и думая, что он, подобно Ермаку, утонул во глубине реки, Воейков не разсудил за благо итти далее: сжег, чего не мог взять с собой, и с знатными своими пленниками возвратился в Тару, донес и Борису, что в Сибири уж нет иного Царя, кроме Российского. Но Кучюм еще жил...»