— Не грусти уже так сильно. Я скоро вырасту и от этого Арсенала камня на камне не оставлю. Отомщу. За маму, друзей всех, за Риту твою, тоже.
— Эх ты как, — усмехнулся отец. — Родилась девчонка, а вырастает вояка.
— Ну и что? — та отпустила спальник из волчьей шкуры и встала руки в боки. — Все же вон говорят, у Арсенала главарь — тётка страшная.
— У них страшная и ужасная, а ты у меня красавица добрая. Не нужно себя войной да злобой уродовать, — он поднял её спальник, встряхнул и полез внутрь палатки укладывать его. — Вот доберемся до спокойных мест, займём себе самое красивое и тихое. Поставим там домики свои, я с мужиками буду периодически уходить за девяткой, и заживём с добрыми друзьями весело и счастливо.
— Пап. Ты чё опять эту пил, что ли?! — она вынула его из палатки. — А ну! Дуй мне на нос!
— Эля. Ну чего ты вот опять это? Устали уж все, — начал уговаривать отец. — Спать скорей надо. По заре опять в путь.
Когда уже все улеглись после мелкого ужина, девочка ждала пока всё утихнет, пока не начнется людской храп.
— Пап, — даже в шёпоте читалась досада. — Ты храпишь! Повернись.
— Ой, ну блин тебя заверни, — заворчал он, недовольный прерыванием погружения в редко посещаемый сон. — Чего не спишь-то сама? Я уже не знаю прям… Идти под телегу от тебя…
— Пап, — она как-то резко сменила тему, собственно, именно за этим она и разбудила отца. — А какой приказ сейчас выполняет Седой?
— Какой? — не понял тот. — Не знаю. Дежурит, наверное. Меня под утро толкнут, менять буду. Иаахх, — широко зевнул он и повернулся на бок, к дочери спиной.
— Ты же сказал, что он выполняет теперь приказ дискетрора, главного их.
— А. Ну он на юге будет свою школу открывать. Соберёт там своё войско наёмников и уже с трёх сторон на Арсенальцев нападать будут. Спи уже, Эля. Или мне не мешай.
— Класс! Я буду первой из его учеников, — предвосхищая своё будущее сказала она и с этими мыслями быстро уснула.
***
Она гостила тут уже третий день после того, как выполнила своё контрактное задание с кабаном. Нужно сказать, что поселение это было в очень бедственном положении. У них едва хватало еды на себя, но они всё равно достойно кормили белокурую наёмницу и её огромную собаку.
— Геннадий, ты сегодня совсем разбитый, — заметила она, усаживаясь за стол с обедом. — Ты и так-то невесёлый был, а сейчас совсем мрачный.
— Брось. Не делай вид, что тебя это вообще волнует. Кушай вот, — сутулый староста присел у окошка и печальными глазами всматривался куда-то вдаль. — Может лучше назовёшь другую цену своей работе? Или приходи за уговоренной в конец лета.
— Я правильно поняла, торговца ждёшь сегодня? — сменила тему та.
— Как ты поняла? — сильно удивился тот. — Сегодня — завтра появится должен.
— Сколько у вас долгов ему?
— Ты и это уже знаешь? — Геннадий с трудом скрывал истинные эмоции по всему этому, то и дело рукой касался то лба, то бороды, то затылка. — Да что уж теперь. Сегодня буду третий просить.
— Торговец чем угрожает тебе?
— В рабы только теперь. Все. И малые тоже.
— О. Тритоны это любят и ловко умеют, — она отметила это со знанием дела. — Тогда о чём мне с тобой торговаться? Забей.
— Да как же так?! — он был настолько растерян и опустошен, что вся его фигура уже являла рабскую судьбу. — Пожалей, не губи, умоляю! Детей…
— Ну ты же не сможешь быть рабом двум хозяевам за раз?
— Пожалей детей, — видно, он готов был пасть на колени. — Оставь им жизнь и волю.
— Всё, не причитай, — ледяным тоном парировала та. — Дай спокойно поесть. Послушать надо, что ещё мне Тритоновец за вас расскажет.
— Хорошо. Кушай. Я снаружи буду, — староста взял себя в руки и направился к выходу.
— Стой! — её голос был настолько холодным, что староста даже услышал треск ледяного ожога своей души. — Арсенал вам какие требования заявил?
— А. А всё. Ничего. Они совсем всё у нас забрали. Делянки, рюкзаки. Девятка нам закрыта теперь полностью. Контейнер этот вон, Тритон завтра в счёт долга забрать грозился, — он поймал на себе взгляд наёмницы и поспешил молча удалиться.
Тритоновец объявился под вечер, точнее его посланник. Как у них сейчас было модно, они засылали трясущегося от страха раба, окованного взрывчаткой с дистанционным взрывателем. Тот доставал рацию и зачастую первый и, как обычно для подобного поселения, последний диалог был по средствам радиоэфира.
— Гена, это ты? Обрадуй меня, скажи, что это ты, — с небольшими помехами прозвучал динамик рации. — Гена, мой дорогой друг, скажи мне, что ты жив и здоров.
— Да. Да, Мувик, это я, — смущаясь присутствия наёмницы ответил староста. — Мы ждали тебя, дядя.
— Что такое, Гена?! — удивилась рация в руке заминированного раба. — Ты не один?! У тебя гости из Арсенала?
— Нет-нет. Арсенала тут нет, — поспешил уточнить тот. — Со мной наёмник.
— Ого! Гена! Мне радостно это слышать! Ты наконец-то богат, друг мой единственный! Даже мне не всегда по карману иметь наёмничков. Теперь между нами не будет долгов, останется лишь дружба! Слушай. А ведь у меня по этому поводу есть божественный напиток с южных земель. Если ты купишь его, мы отметим с тобой этот великий день.